– Цвет бирюзы – ваш цвет.
– Чёрный бархат…
Снова мгновенный взгляд.
– Ничто не даёт такой глубины цвета, как бархат.
На стол ложится чёрный бархатный лоскут, а на него из рукава (похоже, действительно из рукава) падает бело-розовая жемчужина. Упала и – покатилась. И – на пол. Он нагнулся за ней и почему-то страшно смутился. И пригласил нас пройтись по территории студии.
По дороге говорил-говорил без умолку, словно не давая опомниться.
Говорил, что учился у Игоря Савченко, окончил ВГИК в его мастерской, получил назначение на Киевскую студию и страшно этому рад: здесь ещё недавно работал Александр Петрович Довженко. Кивнул в сторону Щорсовского павильона – там снимались легендарные фильмы до того, как Украина расправилась с Довженко.
Тогда ещё никто не предполагал, что студии будет присвоено имя Довженко, с которым надлежаще расправились, и что ровно через двадцать лет, после не менее легендарного фильма "Тени забытых предков", точно так же расправятся с Параджановым, а ещё через двадцать пять лет воздвигнут памятник на территории той же студии. Но это – потом. А пока он – начинающий режиссёр и живёт в общежитии, где поселился с друзьями-однокурсниками: Геней Габаем и Суреном Шахбазяном. И непременно познакомит нас. Габай, о, Габай! – он великолепен. Герой. Умница. Нельсон. Красавец. Не вздумайте влюбиться. Сурен Шахбазян говорит очень тихо, и потому его все слышат. Не произнёс ни одного лишнего слова в жизни. На вопрос: "Куда идёшь?" – отвечает: "В один дом, по одному делу". Гениальный оператор. Он должен делать фотопробы.
Мама заметила, что незадолго до этого Даниил Демуцкий (оператор Довженко) сделал серию её и моих портретов. Сергей оживился: "Вы позволите посмотреть?".
– Как хорошо, что вы в консерватории учитесь. Музыкальность вам пригодится. Я тоже учился в консерватории, у Нины Львовны Дорлиак. У меня – тенор. Был.
И запел. Сколько помню, пел он романс "Не ветер, вея с высоты…". Пел проникновенно, очень серьёзно, высоким-высоким голосом, глядя куда-то поверх. Потом, много позднее, я услышу, как он потешает слушателей комическим исполнением романса "Средь шумного бала".
Вопросы – ответы:
– Где? – Средь шумного бала…
– Как? – Случайно…
– В чём? – В тревоге мирской…
– Чего? – Суеты…
– Что сделал? – Тебя я увидел…
– Уточните: – Но тайна…
Но это позднее. А пока: "Не ветер…".
Узкая дорога между яблоневыми деревьями – целый сад, посаженный Довженко, – он всё время оглядывается на нас с мамой, приближается и неожиданно говорит: "Вам надо играть на арфе", отходит на несколько шагов вперёд и смотрит так, как будто я уже играю на арфе, здесь, сию минуту; куда-то в сторону смотрит пристально, будто ждёт кого-то… И вдруг. Действительно: и вдруг. Из-за кустов вышла лошадь и пошла, пошла. И прямо на меня. Я оторопела. Все оторопели. А та подошла, стала на задние ноги, а передние попыталась положить мне на плечи. Я – навзничь. Боже, что тут поднялось: гвалт, суматоха. Меня подняли (ничего страшного), лошадь увели (извините, необъезженная), а Сергей… исчез. Через минуту появляется: в одной руке псевдостаринная чаша со льдом ("извините, что без шампанского"), в другой – гранат. Я ещё не знала, что это – символика. Ещё не было "Цвета граната" ("Саят Нова"), ещё не было "Сурамской крепости" и "Ашик Кериба". Ещё не видели зёрен, как драгоценных камней в разломанном гранате, ещё не видели вытекающего из плода сока – как живой крови.
