Поселившись в причудливых чертогах из драгоценных бивней, в овеянной озерною прохладой обители у самого Навады, царевич Эйндакоумма стал вести жизнь, полную услад и развлечений: он то гулял по живописным берегам, наслаждаясь видом пышных лесов с цветами и плодами, прудов и озерков с прозрачною водой, а то вдруг назначал торжественные смотры или маневры своего войска и с радостью смотрел, как скачут кони, грозно движутся слоны, маршируют лучники и копьеносцы, изрыгают огонь орудия и ружья, взлетают в небо дротики и стрелы — ристалище дрожит от топота и грома. Пока еще стояла зимняя прохлада, не началось цветение орхидеи и было далеко до сумрачной поры дождей, царевич услаждался военными потехами, глядел на состязания своих придворных в беге, в конных скачках, в ловкости и силе и даже сам нередко вызывался показать умение владеть оружием или сидеть в седле. Однажды в заповедном бамбуковом лесу Келани была устроена грандиозная охота на слонов, тогда пленили и отдали царевичу в его высокое владение прекрасных белых, как снег, самцов — Калаваку, Гингейю, Пейнгалу, Тамбу, Употатху и Схаддана. А в часы отдыха от бранных развлечений Эйндакоумма возлежал во внутренних покоях, внимая сладостной игре придворного оркестра...
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой рассказывается о том,
как царевич Эйндакоумма
и царевна Велумьясва
узнают друг о друге
А в это самое время прекрасная царевна Велумьясва тоже старалась развеять скуку: часто выходила она в сад и, протянув нежные руки, золотым трезубцем ловко срывала изумрудные цветы ароматной мьиззутаки. Иногда же с рассеянным видом шествовала крытой галереей из Рубиновых покоев в свою любимую Зеркальную беседку, так хорошо оберегавшую от солнечных лучей, — легкое прихотливое строение под раскидистым зонтом из золота нарани в сто слоев, с четырьмя огромными зеркалами вместо стен по десяти ланов[60] в ширину и в высоту, при этом госпожу почтительно вели под руки служанки и няни, устилая гладкий пол белоснежным бархатом и алым сукном слой за слоем.
И вот однажды, когда юная Велумьясва, едва касаясь пола, неспешно повторяла свой обычный путь, внезапно тонкие золотые пластины легкого зонта чуть разошлись, и в узкую щель проник нежданный лучик солнца; скользнув по мягким волосам, он игриво прикоснулся к нежному уху, тотчас же лицо царевны исказилось, как от нестерпимой боли, струйки пота смочили бархатистую кожу, гибкое тело напряглось, кровь заструилась все быстрее, проступили и набухли доселе невидимые жилки — и в тот же миг, почувствовав неведомую дурноту, юная дева застонала и поникла — так вянет под палящим зноем лотосовый лепесток, присыпанный душистою пыльцой...
