Из калитки ворот вышло лагерное начальство. Опять равнение строя, опять поименная перекличка: имя, отчество, фамилия, год рождения, место рождения, национальность, статья, срок — проходи в зону.
По одной отделялись мы от строя и проходили в ворота лагеря, и каждой из нас вахтер бросал:
— Проходи в самый последний барак.
По одной проходили мы и к бараку. Лагерницы сочувственно смотрели на нас, но не подходили, не заговаривали. Бог знает, каким путем узнали они о прибытии «тюрзаковского» этапа. Для нас освободили целый барак и — самый плохой барак в зоне. «Тюрзачек» пошлют на самые тяжелые подконвойные работы. У «тюрзачек» грозные статьи и длинные сроки заключения.
С нашим этапом прибыло распоряжение: в связи с ослабленнос-тью зэков в течение двадцати одного дня за зону на работу не выводить, кормить — вне нормы питания.
Лагерницы всматриваются в наши лица, прислушиваются к называемым фамилиям. Может быть, прибыла с этапом знакомая, может быть, прибыл кто из родного города. Вероятно, вид у нас, и правда, измученный. У многих лагерниц на глазах блестят слезы. Себя мы не видели, к лицам своих соэтапниц привыкли, мы не замечали ничего особенного.
Лагерницы объяснили нам потом свои слезы:
— Нам казалось, что входят мертвецы — кости, обтянутые кожей. Нет молодых, одни старухи.
Старый барак. Почерневшие от времени доски. Низкий, черный от копоти и времени потолок. Маленькие оконца плохо пропускают свет. Во всю длину барака, по обе стороны его, — столбы. К ним прибиты сплошные нары в два яруса. Посреди барака — железная бочка-печь и длинный стол.
Вызванные по списку, мы получали по одеялу, по наволочке, по полотенцу, по простыне. В глубине зоны у стога набили матрасники и наволочки. Я все время думала об одном — где-то на Колыме находится Надя[4]. И вдруг слышу звонкие голоса: «Кто из вас Олицкая? Где Олицкая?»
Спрашивают две молодые оживленные женщины. Я поднимаюсь с нар. Они идут ко мне. Может быть, одна из них Надя? Тогда которая?
— Вы — родственница Надежды Витальевны? Вы — Катя? — приветствуют они меня.
Эти женщины сдружились с Надей на этапе. Месяца два назад ее вывезли в глубинку, в совхоз «Эльген». Они рассказывают мне, что из Владивостока Наде сообщили, что ее муж прошел этапом на Колыму. Через забор мужской зоны ей бросили камень с привязанной к нему запиской. Больше ничего узнать ей не удалось.
— Я могу написать Наде?
— Да-да, конечно, — отвечают девушки. — Мы научим вас, как послать письмо, чтобы дошло скорее. А сейчас мы забираем вас к себе в барак. Мы даем ужин в честь вашего приезда.
