27. VI-40
Не писала 4 дня, и за это время тут как новую декорацию поставили: от ландышей нет и следа, все переполнено шиповником — розовым, красным, бледным, почти белым. Его — целые заросли, целые поля цветут над Тосканом. Сегодня мы с коровами ходили туда, и все утро я любовалась красотой изумительной: синее, синее небо, такой же синий быстрый Тоскан течет, подмывая высокие серые скалы. Это с того берега, а на этом — длинные мели серого песка и крупной гальки, глубокие заводи, обросшие ивняком, а выше — крутой глинистый склон и поля цветущего шиповника. Свежие, зеленые овраги, наполненные желтыми, как солнце, дикими ноготками, какими-то цветущими кустами и травами. Даже комаров забываешь, так хорошо… Но все хочется узнать названия тех растений, что я не знаю, собрать, переслать вам. Но все равно переломаются в письмах. Да ведь хотелось бы переслать и большее, чем цветы: свой опыт, всю свою любовь к вам, чтобы помочь вам больше и радостнее брать жизнь. Гуль, родная, ты пишешь, что многие родители и вообще взрослые не хотят видеть, что дети выросли, и признать их взрослыми, чтобы не почувствовать своего старения. Ты права, конечно: может быть, даже больше, чем сама понимаешь, — те, кто начинает стареть, часто боятся признаться в этом, боятся упустить свое место в жизни, понять, что она переходит в руки следующего поколения. Когда мне было 24 года, а ты была совсем маленькая, я написала нарочно, чтобы не отказаться потом, нечто вроде завещания — обращение к тебе, когда ты вырастешь, через годы, нас разделяющие… Там говорю я, что в 24 года, в здравом уме и твердой памяти, советую тебе, 18-летней, не слушать меня, сорокалетнюю, и поступать согласно своим силам, чувствам и разумению. Пусть будут ошибки, каждое поколение учится заново и должно верить в себя и само научиться на своих ошибках, т. к. у него — свои задачи. Теперь приближаются сроки, о которых я писала, я не забыла своего завещания, но жизнь — увы! — слишком уж рано выполнила его — ты поневоле должна не полагаться на мой авторитет, а сама пробивать себе дорогу в жизни. Боюсь, что слишком рано. И еще больше боюсь, что не сама, а под чьим-либо чужим, посторонним влиянием окажешься — лучше бы уж сама…
Помнишь, последний год, когда мы были вместе, я стала понемногу устраняться от ваших игр, спектаклей, не придумывала их для вас и все твердила: сами, сами? Потому что не хотела, чтобы вы находились слишком под моим влиянием. А теперь я еще больше боюсь, что вы окажетесь под чьим-нибудь чужим и нежелательным влиянием, и так хотела бы немножко своего. У французов есть поговорка: «Если бы юность знала, а старость могла», т. е. узнаешь жизнь и приобретаешь опыт тогда, когда уже растрачена половина сил. И больше всего хочется передать этот опыт своим детям. Отсюда большинство навязывания своего, насилия по отношению к детям. Я знаю и помню, что у каждого должен быть свой опыт, но мне тоже так хотелось бы хоть рассказать все, что я видела и знаю, вам! Я бы хотела не учить вас, а показать вам свою жизнь изнутри, как можно полнее и больше, чтобы вы по ней могли учиться жить по-своему…
