— Это точно, — подтвердили бабки, — она на этом месте каждое утро занимается. А мы просто так сели, сами по себе.
Старший дежурный укоризненно посмотрел на ретивого.
Весь лагерь хохотал, передавая о новой секте.
Иногда моления казались возникшим из далекого прошлого древним обрядом.
У меня стоит в памяти картина, которую трудно передать словами, лучше (если б умела) изобразить её красками.
Осенний вечер. Осыпаются листья с березок. Лимонно-желтый закат горит, охватив полнеба. В желтом свете, тревожно переговариваясь, летают полчища ворон. Они поднимаются с криком, кружат и снова садятся на крыши. Черные в желтом свете. У глухой стены барака в ряд стоят черные фигуры старух. Они крестятся все вместе, вместе кладут поясные поклоны и поднимают головы к озаренному небу. Над ними кружит и кружит воронье. Сыплют березы последние желтые листья. Тишина.
Встает другая картина. Солнечным утром, еще до подъема (ходить в уборную разрешалось до подъема) пошла я к березам, мечтая побыть одной. Еще была роса, легкая дымка клубилась над лесом. Озабоченно перелетали скворцы — была утренняя жировка птенцов. Я шла, любуясь на зеленые тени берез на земле. Вдруг услышала за березой плачуще-взволнованный шепот:
— Ты видишь? Ты видишь, как все страдают? Пожалей их, Господи! Нету меры страданиям мира, но Ты простри руку, Господи, и утешь его… С плачем молюсь Тебе и прошу, за всех людей прошу, Господи!
Стараясь остаться незамеченной, я пошла посмотреть, кто это. Аннушка стояла, подняв к солнцу залитое слезами лицо, крепко сцепив на груди руки.
Она не заметила меня, никого бы не заметила, уйдя в страстную и требовательную молитву о спасении мира.
Я тихо ушла. Когда подходила к бараку, ударил подъем. И тут я увидела Катю Голованову. Приодетая, она шла по дорожке.
— Катя, вы куда?
— Ко храму березовому, помолиться бы успеть, пока не встали. — Там Аннушка стоит, молится, плачет…
— Ну, помоги ей Господь! Не буду мешать… Не пойду туда… — Она повернула за баню.
ПИСЬМА ДОЧЕРЯМ
2. V-40. Эльген
Родная моя, любимая девочка! Последние дни больше еще, чем обычно, думаю о тебе. Каждую ночь кажется мне, что говорю с тобой. Вчера я видела так ясно, как мы с тобой идем в Приморском, спускаемся вниз по дороге с церковной горы. Ты такая, как я оставила тебя, лет 11-ти. Я вижу короткие, только-только начинающие заплетаться косы и твои ясные, карие, на папины похожие, глаза. Тебе лет 11 “ маленькая девочка и едва доходишь мне до плеча, но я говорю с тобой, как со взрослой. Я знаю, что прошли годы, что мы не видались, и рассказываю тебе о них и расспрашиваю тебя. Я немного удивляюсь, что ты такая же с виду, моя родная девочка, и тороплюсь рассказать все, что случилось за это время. Очень трудно передать сон и ощущения сна. Там — все по-другому течет. Основное оставшееся чувство — встреча с родным другом. И радость этого внутреннего родства и того: вот наконец моя доча, родной мой, выросший человечек, которому можно все рассказать, который уже живет и думает по-своему. Это большая радость — иметь взрослых детей. Если удастся быть вместе с тем друзьями с ними.
