Брунгильда хмыкнула и полоснула клинком по коже.
Острый.
И полоса вспухла кровью. А та закапала на зеркало. И капли сперва расплывались черными кляксами, чтобы после впитаться в серебряную гладь.
– Теперь мне понадобится и ваша кровь. На самом деле можно и без нее обойтись. Но я читал, что кровь человека с ярко выраженным даром способна усилить любое заклятье, – на руку свою Никас глядел. И только на неё. И на кровь, что продолжала течь.
Брунгильда протянула руку.
– Хватит и пары капель. И… и кажется, я совершенно ни на что не способен. Только клинок… да, тот, второй. Он не отравлен. Если хотите, попробуйте на мне…
Пробовать Брунгильда не стала.
И боли она не боялась.
Да и не было её. Только глаза дракона полыхнули алым. И голова закружилась. Запахло вдруг…
– Смотрите в зеркало, – неожиданно жестко произнес Никас.
Кровь падала.
Капля за каплей.
Капля… красные. Нарядные. Красные бусы были у матери. А ей достались они от её матери, и той – от её. И никто-то на островах не помнил уже, откуда они взялись. Поговаривали, что их принесла в своих сундуках прекрасная Кримхильд, чьи волосы были подобны золоту.
Золота тогда хватало.
И в матушкиных сундуках тоже. Брунгильда любила перебирать его, примеряя то тяжелые запястья, слишком большие, слишком тяжелые для тонких рук её. И не менее роскошные массивные ожерелья, вес которых сгибал шею.
Она надевала перстни.
И примеряла серьги, а матушка смеялась, говоря, что когда-нибудь все-то будет её, Брунгильды. Но вот остались лишь бусы. Оказалось, что красный камень, из которого они были сделаны, ничего не стоит.
Или дело в том, что Брунгильда не нашла в себе сил расстаться с ними?
Они ведь помнили тепло матушкиных рук.
– Смотри. Что ты видишь?
Ничего.
Темноту.
Кромешную. И страшную. Было время, когда она боялась темноты. И крыс тоже. И ветра. Грома. И всего-то, не понимая, что жизнь и вправду страшна.
– Сосредоточься. И позови его.
Кого?
– Повторяй за мной. Силой, данной мне, я призываю душу твою…
Она повторяла, не находя в себе сил отказаться. Или отвернуться от тьмы, что задрожала и расползлась, как расползается предрассветный туман. И как он, тьма оставляла на скалах ошметки. Те таяли.
– Покажи, что произошло!
Этот приказ отзывается болью в голове. Но Брунгильда повторяет его. И тьма окончательно покоряется её слову.
