— У погранцов выменял, — пояснил он, заметив Серегино любопытство. — В поезде.
Он взял гитару, погладил её и тронул бережно струны:
Уезжают в родные края
дембеля, дембеля, дембеля…
И куда ни взгляни,
в эти майские дни
всюду пьяные ходят они…
Голос его слегка огрубел, но в нём по-прежнему узнавался тот самый жалостливый тембр, который сводил с ума десятиклассниц. Серега подпевал там, где помнил слова. Вместе у них получалось, как всегда, неплохо.
— А про десантников слышал? — спросил Толян, когда закончил первую песню и, не дожидаясь ответа, приступил к исполнению второй.
Композиция оказалась для Сереги новинкой. Сюжет её сводился к тому, что голубые береты, летевшие куда-то на самолёте, получили приказ прыгать с парашютами. И всё бы хорошо, но у одного бедолаги он не раскрылся — то ли по недосмотру, то ли враги стропы подпилили. В общем, встретился он с землёй на полной скорости и от этого мгновенно погиб. Сослуживцы похоронили его и поклялись на могиле, что отомстят.
— А про цинковые гробы знаешь? — продолжал Толян.
Они спели ещё и эту. Там вообще были мраки. Такое ощущение, что автор вёл репортаж из морга с петлёй на шее. Матери рыдали, невесты умирали от безысходности. Чудом выжившие персонажи песни покрывались сединой в двадцать неполных лет.
«Пусть выговорится, — подумал Серега. — Он за эти два года натерпелся».
Толян прикурил новую сигарету от предыдущей и протянул гитару другу, передавая эстафету.
Не простая задача предстояла Сереге. Затянуть, что ли, «по полю танки грохотали»? Но идея пришла получше, как ему показалось.
«Рискну, — решил он. — Все равно другана, рано или поздно, придётся выводить из этого сумеречного состояния».
Пребывала принцесса прекрасная
в затяжном летаргическом сне…
И решил я, что дело тут ясное,
и помчался на белом коне
в дали дальние, страны заморские,
гондурасские и эквадорские.
Так скакал я, не зная усталости,
мимо топких унылых болот,
не пугаясь, не ведая жалости,
может, месяц, а может быть, год.
Как оно предначертано повестью,
в соответствии с долгом и совестью.
Отыскал я то место заветное,
где в прозрачном хрустальном гробу
почивала она, безответная,
до крови закусивши губу.
Вот она, поцелуем разбужена,
согласилась моею быть суженой.
Расписались с принцессой мы вскорости,
как собрали с полей урожай.
Стал я в поле овец и коров пасти,
а она мне детишек рожать.
Жили долго, пока не состарились,
и в могилу вдвоём не отправились.
Где мораль у творения этого?
А мораль у него такова:
