– Малява на тебя пришла, – произнёс он, вдруг.
Я поднял бровь, но ничего не сказал, ожидая продолжения.
– Пишут, ты болдаром стал и скрываешь.
– Кляузничают, – ответил я, – подставить хотят, волки позорные.
– Возможно, – задумчиво кивнул тот, продолжая чесать у кота за ушком.
Тут в кабинет заглянул завуч, произнёс, – Вечер в хату, Григорий Борисович.
На что директор по дружески кивнул, – Заходи, Степан Абрамыч.
Крепко сбитый, коренастый, с выколотыми на пальцах перстнями, заместитель по учебной работе садясь в другое кресло, бросил на меня косой взгляд, хмыкнул, – А, Дрейк Рассказов. О чём базарите?
– Да вот, на пацана малява пришла, что он масть свою настоящую скрывает.
Взгляд Уколова заострился и критически прошелся по мне. С лёгкой угрозой в голосе он протянул, – Если так, то нехорошо это. Кидаловом пахнет. Негоже болдару среди малдар чалиться, не по понятиям.
– Малдар я, отвечаю, – произнёс я спокойно, под взглядами двух педагогов в образовании, на ходу подстраиваясь под их манеру речи, – мне резона нет гнать фуфло.
– Больно странностей много в тебе, – с сомнением буркнул завуч, – над собой не работаешь, не совершенствуешься, авторитет среди учеников не подымаешь, в туалете только ручки моешь. Хоть бы раз обоссал кого. Учишься опять же хорошо. А это плохо. Ты же умный пацан, в понятиях вроде разбираешься, а о будущем не думаешь. Почему до сих пор себе никого в подручных не определил?
– Я один на льдине, зачем они мне.
– И это говорит наследник уважаемого человека, – с осуждением произнёс Уколов, посмотрев на продолжающего сидеть с задумчивым видом директора, – в будущем глава серьезного рода. Один на льдине…
– Нельзя тебе одному, – авторитетно заявил Зонов, – там, за школой, – он махнул рукой в сторону окна, – суровый мир, в котором верить никому нельзя, и только здесь, ты можешь сформировать тот близкий круг верных подельников и подручных, которые дальше пойдут с тобой по жизни. А выйдешь ты отсюда один и как дальше управлять родом будешь? На кого обопрёшься? На отцовых кентов? Вот только они рано или поздно помрут и останешься ты один. А если ты один будешь, увидят все, что ты слаб, а с слабыми разговор короткий. И был сильный род и не станет его. Так что давай, эти мысли о льдине убирай подальше и начинай взрослеть.
Резон в его словах был. Небольшой. Вот только я взваливать на себя управление родом не хотел, на кой мне этот головняк. Я после двух империй зарёкся себя связывать подобными обязательствами. Правда пока не придумал, как это потенциальное ярмо кинетически перевесить на другую шею.
