Шутки кончились… Однако уже в следующую секунду он и сам задохнулся от страха. Там, за дверьми ажурной ковки, в сумрачной глубине дворца их обоих ждала судьба…
* * *
— Вот они, государь! — с трепетом объявил вывернувшийся из‑за спин стражников голорылый сановник в пламенном халате.
Несмотря на то, что у Ар‑Шарлахи уже закатывались глаза и не слушались ноги, он всё же не мог не отметить краем сознания всю неожиданность происходящего. Не было ни доклада, ни церемониала… Вот так, запросто, целой толпой вломиться в покои государя? Даже досточтимый Ар‑Маура — и тот требовал к себе большего уважения!.. Поразило и другое: в просторном покое, убранном мрачными лиловыми шелками, никого не было. За небольшим заваленным свитками столом сидел лишь скромно одетый секретарь. Мелькнула оторопелая мысль, что государь, должно быть, и впрямь непостижим… для взора простых смертных…
Но тут секретарь вскинул голову. Ар‑Шарлахи увидел бледное измождённое лицо с глубоко запавшими, нечеловечески пристальными глазами — и содрогнулся. Не могло быть у секретаря таких глаз! За столом, заваленным свитками, сидел сам Улькар Единственный — бессмертный, непостижимый и всемогущий.
В следующий миг государь стремительно встал из‑за столика и подошёл к Ар‑Шарлахи почти вплотную. Тот невольно отшатнулся. Невысокий, сухощавый, с чёрными тенями у глаз.
Улькар совершенно не походил на свои многочисленные изображения. Ар‑Шарлахи всегда казалось, что он должен быть куда старше. По меньшей мере ровесник Ар‑Мауры…
— Лица!.. Лица откройте!.. — прошипел сановник. — Перед государем стоите!..
Запавшие пристальные глаза обратились к говорящему. Возникла чуткая испуганная тишина.
— Ты полагаешь, досточтимый Тамзаа, — раздался негромкий надломленный голос, — что какая‑то тряпка помешает мне заглянуть в душу подданного?
Произнеся это, государь резко повернулся к Ар‑Шарлахи, буквально въевшись в него глазами. Трудно сказать, что именно прочёл он в душе узника, но тонкие язвительные губы непостижимого и бессмертного дрогнули в улыбке. Недвижными башнями чёрного шёлка сзади замерла стража. Сановник гнулся в виноватом полупоклоне.
— Ну что ж, беспокойный мой подданный Шарлах, — медленно проговорил государь. — Дела твои мне известны, но меня они не интересуют. Будем считать, что их не было вообще… А призвал я тебя, чтобы задать один-единственный вопрос… — Улькар умолк, осунулся, потом вскинул обведённые тенями глаза и, перейдя вдруг почти на шёпот, спросил: — Дорогу к морю — знаешь?
