Мишка сразу же помчался домой, сложил в старенький клеенчатый портфель новые учебники, уже выданные в школе, в самую середину затолкал подаренную ему книгу и спрятал свое богатство в известный только ему тайник — между досками полатей и стеной.
А назавтра, на самой заре, когда только-только коров на луг выгоняют, мать разбудила Мишку. Может, не разбудила, может, Мишка сам проснулся, почувствовав теплое мамино дыхание.
— Мишенька, сыночек, вставай, родной, уходить будем, — шептала мать, словно боялась, что еще кто-то услышит, хотя в хате никого, кроме нее и Мишки не было. — Ферму ева-ку-и-ро-вать будем, — с трудом произнесла мать незнакомое Мишке, да и ей самой, наверное, слово. — Ты со мной пойдешь... Отец нас потом догонит... Мы-то со стадом далеко не успеем уйти... Ты в помощниках при мне останешься...
Все это Мишка хорошо помнит, будто только вчера мать стояла возле его постели и сквозь слезы вышептывала горькие слова. И еще Мишка помнит горы разноцветных узлов на скрипящих повозках, серую завесу пыли, закрывшую от него родное село. И рядом — мамины глаза, боль и тоску в которых не могли спрятать совсем не просыхающие слезы. Чтобы не видеть эти глаза, Мишка нарочно отстал и пошел рядом с маминой напарницей по ферме — тетей Ксеней. Раньше там, где была тетя Ксеня, — всегда смех стоял такой — на другом конце села слышно. Даже самых невеселых могла развеселить тетя Ксеня. А теперь она шла грустная или сердитая, не поймешь. Но хоть не плачет — и то ладно, только все время оборачивается назад...
Мишка тоже оборачивался назад чуть ли не на каждом шагу, ожидая, что вот-вот из-за стены пыли вынырнет отец на своем любимце — сером в яблоках иноходце Порохе — единственной лошади во всей колхозной конюшне, на которую отец не разрешал Мишке садиться.
— Горяч конь, не по тебе еще такой рысак! — говорил он сыну, и тот ничего не мог возразить в ответ: далеко не каждому взрослому было под силу оседлать Пороха. — Я посажу тебя на него.
Мишка улыбался и согласно кивал головой: это же говорил не только отец, но еще и старший конюх в колхозе. Уж кому-кому, как не ему и знать лошадей!
Позади и вправду послышался быстро приближающийся перестук копыт, и мимо Мишки, чуть не столкнув его в придорожную канаву потемневшим от пота боком, промчался Порох. «Неужто скинул отца?» — мелькнула у Мишки и тут же спряталась тревожная мысль: на жеребце не было седла, да потом отца не могли сбросить даже самые норовистые стригуны, которых впервые оседлывали для объездки.
