«Ага! Уже заметили, смотрят в мою сторону? Ну теперь, Мишка, держись!» — подбодрил сам себя мальчик.
«Я совсем не боюсь... Совсем не боюсь... — сам себе нашептывал Мишка, бессознательно замедляя шаг. — Я не боюсь! Не боюсь! — уже кажется, громко, упрямо твердил он. — Я не боюсь! Ничего не боюсь! Страшнее того, что мне рассказала тетя в черном платке, ничего не может быть!.. А вот это, наверное, отец?.. Его же повесили партизаны...» — Мишка сразу узнал отцовский пиджак, валенки, на носках и пятках подшитые коричневой кожей. Мишка тогда сам помогал отцу подшивать их, вырезая по отцовским выкройкам кусочки кожи, натирая липким варом дратву.
...В непокрытых волосах снег, синее до черноты лицо — чужое; сук самого старого в селе дуба, на котором повесили отца, согнулся от тяжести, одна нога отца упирается в слежавшийся снег, будто просит помощи у земли-матушки...
Мишка подошел поближе... В глаза бросилась тщательно очищенная от снега доска на груди повешенного: «Собаке — собачья смерть!» И чуть ниже — «партизаны!».
«После восклицательного знака нужно писать с большой буквы... А в конце не надо восклицания...» — почему-то подумал Мишка и медленно пошел по живому, расступающемуся перед ним коридору, внимательно вглядываясь в настороженные, угрюмые лица людей.
«А кто это лежит на снегу? Почему он в крови?.. И возле него тоже кровь...»
К фашистскому офицеру с заложенными назад руками и расстегнутой кобурой угодливо склонился кто-то знакомый и незнакомый Мишке. Указывая глазами на мальчика, он что-то подобострастно шептал на ухо офицеру, стараясь не дотронуться до щеголеватой шинели с большим коричневым воротником. По выбритому до глянца лицу офицера поползла довольная улыбка.
— О! Какой сюрприз! — обрадованно повернулся он к Мишке, довольно сносно говоря на русском языке. — Ты есть сын вон того повешенного патриота? Которого казнили эти лесные бандиты? — брезгливо, носком сапога, пнул он лежащего на земле человека. — Можешь поблагодарить его, мальчик, за то, что он остался... Нет, нет, не так... За то, что он тебя, мальчик, оставил сиротой... — поправился офицер. — Скажи ему, мальчик, русское спасибо! Большое спасибо скажи ему, мальчик! Пока не поздно... Жить этой собаке осталось мало времени... Ну, скорее, скорее же, мальчик! Чего ты стоишь, как столб, или как привязанный на цепь?
Мишка сначала не понимал, что хочет от него этот изверг в красивой шинели, хотя и смотрел на него во все глаза. А потом вдруг словно что-то озарило мальчика. Он бросился к умирающему, упал возле него на колени, впился умоляющими глазами в лицо, почти не отличающееся цветом от недавно выпавшего снега.
