Я могу предложить вам чашку кофе, но попрошу вас пока еще ненадолго задержаться.
И Скоропад вышел из кабинета. Вернулся он буквально через минуту с кофе в пластиковом стаканчике. Видно в управлении поставили кофейный автомат. Кроме этого Скоропад принес с собой тоненькую прозрачную папочку. Я протянула руку к стаканчику, а капитан подал мне папку.
— Посмотрите, Марина Львовна, может быть, вы знаете эту женщину. Наш художник набросал портрет спутницы Швертфегера по описанию официанта.
Я раскрыла папочку, и вся внутри похолодела. Подержав рисунок перед ничего не видящими от изумления глазами, я вернула папку капитану со словами:
— Да, она похожа, насколько я могу вспомнить, на женщину, которая была с Дитером Швертфегером в баре. Но мне она не знакома. Никогда: ни раньше, ни потом я ее больше не видела.
— Спасибо, Марина Львовна, за помощь. Извините, что задержал вас. До свидания.
Буркнув в ответ «до свидания», я поспешила покинуть капитана Скоропада, его кабинет, здание, и даже улицу, где оно располагалось.
* * *
Некоторое время я брела по городу вся в тоскливых мыслях, пока не оказалась рядом с почтой, где у меня был абонентский ящик. Очень кстати! В ящике я обнаружила СЕМЬ! Да, именно, семь писем. Все они были местными. Стало быть, новая жизнь начинается, несмотря ни на что. Мне неудержимо хотелось присесть на ближайшую лавочку и поскорее перечитать послания женихов.
Единственное, что меня остановило, была мысль о небрежно разорванных конвертах. Ненавижу конверты с рваной бахромой торопливости по верхнему краю.
* * *
Дома я первым долгом сварила кофе, отдала зверью остаток крабовой лапши, из которой намеревалась сделать салат. Пусть уж едят, если их хозяйка не удосужилась купить им пропитание. Удобно устроившись на диване: сигареты, зажигалка и чашка кофе на столике рядом, я аккуратно взрезала конверты пилкой для ногтей, (я думаю излишне объяснять, что ножа для бумаг из слоновой кости у меня сроду не было). Потом я разложила письма на столике и, закрыв глаза, ткнула пальцем наугад. Жениха звали Олег, ему было 37, полноват, лысоват — это его определения, но весел. Эпистола была писана чисто, без помарок, ошибок и исправлений, с претензией на самоиронию, за которой крылось, однако, самолюбование. Как иначе можно было истолковать пространный пассаж о его образованности и эрудированности. Он так много об этом написал, что мне напрочь расхотелось самой убедиться в исключительных способностях Олега.
