— Это первые роды за столько лет!
— А Улах? — напомнил Спас.
— Улах не коренной житель, — сказал Лесник.
— Ты что хочешь этим сказать? — почувствовал себя задетым Председатель. — Я тоже не коренной житель Еще чего не хватало — делить людей на коренных и не коренных жителей! В нашей республике все граждане равны!
— Конечно, равны, — спокойно произнес Лесник, — но население состоит из различных слоев.
— Какие еще слои? — Председатель в хмурился и тихо шепнул Леснику: — Ты что, разжигаешь расовые вопросы? Что это за дискриминация?
— Да нет, Председатель, — засмеялся Лесник. — Улах — наш, но в селе человек еще новый.
— Не такой уж и новый, — еще больше обиделся Председатель. — Я тоже не такой уж новый.
— Да нет, конечно, — вмешался Спас. — Мы к тебе уже привыкли.
Они замолчали, примиренные. Дачо воспользовался моментом:
— А мне как раз снилась сова, будто она клюет меня в лицо. Наверное, это не к добру…
— Не к добру, — подтвердил дед Стефан. — Мне однажды тоже приснилась сова. Тоже клевала меня в лицо… А вскоре у меня отобрали бахчу.
— Ты эту бахчу сто лет не можешь забыть, — недовольно прервал его Лесник. — Возьмем да и вернем тебе ее, подумаешь, каких-то тридцать соток…
— Тридцать две сотки, — поправил его дед Стефан. — Не нужно мне ее возвращать. — Он хлюпнул носом. — Я уже не горюю о ней. А кроме того, ежели что-то отобрать, а потом вернуть — это не то.
— Это точно, совсем не то, — мрачно заметил Американец. — Уж кому как не мне это знать!
Босьо тоже хотелось вмешаться и сказать, какие справедливые эти слова, но он сдержался. «Да, — подумал он, — ничего, что когда-то было, не возвращается таким же. Вот и птичка — вернулась, спела мою собственную песню, а я не могу объяснить ее другим. И тополь уже не тот, прежний, который мы срубили с отцом. Всякий тополь, всякая песня, всякая птичка-различны, — грустно заключил Босьо, — и мы тоже различны, хотя вроде бы те же самые». — И Босьо мысленно умолк.
Облака немного поредели, показались звезды, но капель продолжалась. Во дворе тут и там трепетали огоньки сигарет, трепетали и человеческие сердца. Люди расселись на кадушки, на ящики, на колоды, на дрова под навесом — повсюду. Дед Стефан взобрался на свою бывшую бричку, купленную сельсоветом для погребальных целей, а сейчас стоявшую во дворе у Недьо после ремонта рессор.
— А мне снилось, что пойдет дождь, — решила сказать что-то и жена Дачо, но он грубо оборвал ее:
— Помолчи! Тебя никто не спрашивает, что тебе снилось.
