— Небо — понятие относительное, — с досадой сказал внук. — Это пространство во Вселенной, бесконечность, в которой находится столько планет и небесных тел, сколько песчинок на земле. Вот что такое небо, дедушка. И мы на нашей маленькой планете вращаемся в нем и думаем, что мы — пуп Вселенной.
— Ты сказал — понятие? — спросил старик.
— Да, понятие! — упрямо повторил внук и подцепил вилкой кусочек помидора.
— Не знаю, — проговорил дед Стефан, прислушиваясь к хрусту, с каким внук жевал помидор, — может, оно и в самом деле понятие. А для меня небо — это небо от Кралева холма до Балканских гор и от Урукского водопоя до лиственного леса. Его я наизусть знаю. Знаю каждое облачко — откуда плывет, куда, что с собой несет. Может, в твоем понятии много всяких планет и звезд, но я знаю вот эти, наши. Сейчас день, но они там, на месте, и если вечером будет ясно, снова покажутся. Мне не нужно подниматься в небо, чтобы его узнать, — мне его и отсюда видать.
— Ничего отсюда не видно, — с улыбкой произнес внук. — Ты, дедушка, не знаешь, как в вышине. Летишь — человеческая пылинка в бесконечности — обгоняешь скорость звука, слившись с ним и со Вселенной, и все же движешься благодаря собственным силам наперекор законам природы, ее ограничениям… Есть нечто великое, дедушка, в том, что человек преодолевает все препятствия и осмеливается проникнуть в самые сокровенные тайны природы, жизни, вечного движения… Ты говоришь, что видишь небо, — добавил внук — лицо его озарилось вдохновением, — но оно бесконечно, и никто ничего не может увидеть, не погрузившись в него…
— Для меня не бесконечно, — возразил старик. — Я свое небо знаю — и начало его, и конец — как свои пять пальцев. — Подняв руку, он растопырил пальцы. — Вот так его знаю.
Внук молчал. Он жалел доброго старика. Ничто не могло изменить этих людей: так они жили, такими и умрут — недалекими, невежественными, отсталыми. «Каждый — дитя своего времени, — думал внук, — что хочешь ему объясняй, открывай, он на своем стоит. Дедушка упрям, как мальчишка, но вообще-то славный старик!» И, вздохнув от жалости и любви к деду, внук уже вслух сказал:
— Давай не будем ругаться! Ты знай свое небо, а я — мое. Ты уже приземлился, а я еще полетаю…
— Ну и летай, — рассеянно отозвался дед Стефан. — Никто тебе не запрещает. И ко мне всегда добро пожаловать. Я горжусь тобой, внучек, всем в селе рассказываю, какой ты орел, только вот не могу тебя понять. Может, я в этом виноват.
