Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 86

— Мы уж и так… — отозвалась мама. — Не обессудьте, коли нужда настигнет.

Отошли немного, слышу, мама ворчит на Марусю, скопидомной жилой обзывает ее.

— Хоть бы какое платьишко тебе дала, на, мол, Таня, широковато ежели, подошьешь.

— Очень мне ее обноски нужны, — говорю я и чувствую себя гордой и благородной бесприданницей.

Выходим на главную улицу. Базарный день. Народу в оба конца снует много. Гляжу, по ту сторону степенно шагает Алешка-кузнец, за его локоть цепится круглолицая беременная коротышка. Супруги. С каким самодовольством несет она свой кузов! Захотела бы я, и вместо этой пуговицы висла бы на Алешке.

Вздохнула, отвернулась и мысленно пожелала им счастья.

Паня уже с билетами. Где-то они с тятенькой успели клюкнуть, оба пошатываются. В излучине реки возникает белая точка парохода, слышны гудки. На пристани суета. Мама словно пробуждается и только сейчас во всей ясности сознает, что мы расстаемся. Как утопающая хватается она за меня, шепчет, чтобы не уезжала я, и плачет, плачет. Я жмусь к ней, — никого-то у меня на всем свете нет дороже ее, — горько раскаиваюсь, что оставляю ее. За всю мою жизнь я даже на день, на два не разлучалась с нею, и вдруг… Смутно помню, как Паня оттаскивает меня за руку и ведет по сходням, как тятенька удерживает маму, а она тянется за мной обеими руками, кричит что-то, и по лицу ее дождем льют слезы.

Очутились мы в душном полутемном трюме. По каким-то мешкам лезу к мутному круглому окошку, вдруг еще погляжу на маму. Глаза упираются в черный смоляной борт пристани. Зашумели где-то рядом колеса, и пристань поплыла влево.

Ищу в полумраке Паню. Он сидит на полу, привалился к нашим узлам и дремлет. Я тормошу его и со слезами твержу, что не хочу ехать, пусть на первой же пристани высадит меня. Он промигивается, обнимает меня и уговаривает потерпеть, подумать о чем-нибудь другом.

— Скоро в Нижний приедем. Теперь его Горьким зовут.

Я всхлипываю, вздох у меня — словно по ступенькам взбираюсь: одна, другая, третья. Вспоминаю, что в Нижнем родился писатель Горький, и, хоть совсем не до того мне, спрашиваю:

— Ма-Максимом?

— Ага. Город замечательный. Откос там — век не забудешь.

Опять накатывает долгий прерывистый вздох. Стараюсь проглотить его, киваю Пане, пусть говорит. А перед глазами пристань, мама… Старенькая, тщедушная. Из-под платка выбились седые пряди. Тятенька удерживает ее, а она тянет ко мне худенькие руки и, наверно, криком кричит: «Таня, не уезжай».