Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 80



— Так сочиняй музыку, — подсказываю ему. — Лови мелодии, записывай.

Уныло пожимает плечами.

— Ловил. Танюша. Поймаешь, а это уж звучало где-то. Конечно, можно, как об одном композиторе говорят, с миру по нотке… Для настоящей музыки корпеть надо. Ни к чему.

Любит он это «ни к чему». Ни к чему слава, ни к чему корпеть. Спорю с ним, доказываю, что так только Обломов рассуждал. Никакого толку. Будто щебетание птахи слушает, улыбается снисходительно и беспечно. Вяло, с ленцой, признается, что его вполне устраивает учение стоиков.

— Это еще кто?

— Философы.

Каких-то стоиков откопал. Наверно, учили, что лучше стоять на месте, чем идти. Спокойнее.

На каникулы приезжает то с одним приятелем, то с другим. Тоже, видать… стоики. Анекдотами тешатся, зубоскалят. О своей науке хоть бы словом перекинулись.

Паня был дома, когда тятенька расстроенный приехал из Кряжовска с базара.

— Мать, ну-ка, что: Лексей-то женился. Какого жениха упустили! Сам деньги кует. Конь с подковой, Алешке целковый. Татьяна бы за таким мужем барыней жила. Раздобрела бы, а то как веретено, ущипнуть не за что. Привереда! Какой жених уплыл!

— Пусть плывет, — равнодушно заметил Паня. — Не по душе Танюшке, и поминать нечего. Кончу, мы с ней вместе уедем. Учиться будет.

Тятенька свое: на что девке ученье?

— Мужу угодить да детей народить науки не требуется. Может, вдовцу одному в Кряжовске шепнуть? Не больно стар. И ребятни немного: двое.

Я тоже свое:

— Ни вдовца, ни кузнеца не надо мне. Не пойду.

— Ну, как хотитё. — Тятенька махнул на нас обеими руками и с обиженным видом отвернулся. Живите, мол, как знаете, после каяться будете.

Уехал Паня, и опять нет-нет да и начнет тятенька подъезжать с каким-нибудь вдовцом.

— Слышь-ка, Татьяна… В Кряжовске сказывали. Вдовый, неподалечку от пристани местожительствует. Насчет бабенки имеет помышление. Может…

— Полно болтозвонить-то, — осадит его мама. — В домовину твоему жениху пора.

— Ну-к что, — упирался тятенька. — Домовины никому не миновать. Побывшится, дом останется. А коли останется, Татьяне достанется, оно складно и выходит. Татьяна, глядишь, опять невеста, как новый червонец. Дом хороший, я уж обглядывал. И место славное.

Мама обнимает меня, словно вдовец уже стучится в дверь.

— Не отдам супротив ее воли. Ополоумел! То долбил, чтобы с нами век вековала, то хоть за упокойника, а выходи. Еще намаемся без нее. Кем у тебя подштанники стираны, кем весь дом обихожен, огород вскопан, засажен, водой ключевой полит? Вот то-то. И не чалься к Тане. Цыганка ей писаря нагадала и любовь безызменную. Пусть писаря и ждет.