Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 54

Глухое это было место, Рябиновая Гряда, а мы на тысячи верст кругом видели. Вот электростанция заработала в Шатурах, бумагу стали выделывать в Балахне, значит, книжек и журналов еще больше будет, в Ростове-на-Дону завод земледельческих машин начали строить. Далеко все это от нас, а мы видим, будто на высокой вышке стоим. И опять хочется книгам да журналам спасибо душевное сказать.

Часто бывал в Кряжовске и отец: в последние годы он заведовал такелажным складом на Рябиновой Гряде и далеко не уезжал. Иногда мы вместе заходили к Сергею. Всякий раз я любовалась хитроумной резьбой наличников и причелин, но с неохотой поднималась на крылечко, обведенное деревянным кружевом, с неохотой шла по чистовымытым сеням. Сергея мы обычно не заставали дома, со службы он возвращался поздно. Маруся встречала нас как будто радушно, пела: «Проходите, гости дорогие!» — и в то же время с неприязнью оглядывала нашу обувку, как бы мы не наследили на ее зеркально крашенном полу. Я понимала ее взгляд, разувалась в сенях и ходила только по тканьевым дорожкам, тятенька топал в сапожищах где попало. Спросить, не голодны ли мы, да посадить за стол хозяйка не спешила, разве уже тятенька сам скажет: «Чайку бы нам, Марусенька, подогрела». Тогда засуетится, захлопочет с приговорками, уж простите, мол, и невдогад мне, шишиморе. Извинений наузорит, только слушай.

За стол садилась я с неохотой, вдруг сделаешь что-нибудь не так. Захочешь налить воды в стеклянный ставчик, а может, из него не пьют. Спросить неловко. Сварит яйцо, поставит перед тобой в рюмочке, ешь, говорит, не вынимай. Начнешь ковырять его, обязательно опрокинешь. А на столе у нее все блестит. Да и все в доме будто вылизано, все аккуратно расставлено. На широкой кровати гора подушек, внизу большие, со стол, кверху все меньше, а посередине еще одна — как парус вздыбилась.

Маруся — искусная рукодельница, и везде у нее кружевные накидки, разноцветные вышивки, коврики…

Едем домой в лодке, тятенька не нахвалится Марусей: и собой-то видная, и нравом-то тихая…

— В чем ты, — говорю, — доброту ее увидел? Какими она тебя разносолами прилакомила?

Тятенька сердито хмыкает.

— Тебе еще чего? За стол — милости просим, чайку — пожалуйста. Обходительная.

Я теперь с тятенькой зуб за зуб, — если вижу, что он не прав, ни за что не уступлю.

— Очень, — говорю, — обходительная. Так тебя обошла, что ты готов ей половиком под ноги лечь. Ради нее и лесу им воровски навозил. Хорошо?