Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 26

Я в девках была, цыганка мне нагадала, что замуж выйду за писаря, будет он в любови ко мне постоянным и проживу я с ним долгую жизнь. Все сходится. Давненько мы живем с Митей, уж и после серебряной свадьбы десять лет прошло, только он у меня не казенные бумаги пишет, а статьи и книги. Как о нем покойный мой тятенька говаривал, на писателей критику наводит. Слово писарь цыганка по малограмотности своей не в том смысле употребила.

Митя о Кантемире пишет, о Решетникове, о Тендрякове, когда о ком. Всех статей, какие я у него на машинке перестукала, и не упомнить. Много из них и сама узнала. Образование у меня, сказать совестно, незаконченное низшее.

Неровня мы с Митей, он ученый, лекции студентам читает, а для меня решительно все науки — лес темный. С цифрами да запятыми и то не в ладах. Многие диву даются, как это уживаемся мы, ученый с неучем. Уживаемся, и друг друга хорошо понимаем. Разве уж когда Митя особенно мудреное что скажет. Как-то говорит мне: «У тебя, Таня, гиподинамический образ жизни». Думаю, обидное что-нибудь, наобум отвечаю, смотри, мол, сам не загиподинамичничай. Объяснил, ничего, оказалось, обидного и нет.

Недаром говорится, с кем поведешься… Как-то незаметно и я приохотилась писать. Сначала — какая сегодня погода, сколько показывает градусник за окошком, потом что в голову придет. То вспомнишь давнее что-нибудь, то попросту, без писательских затей, раздумья свои изложишь. В толстых общих тетрадках пишу, пятую исписываю. Митя к моему писанью равнодушен. У него свое: реализм, романтизм, генезис образа, жанровые компоненты, сюжетные ингредиенты, новации, филиации… У меня свое — наши житейские будни и заботы. Чаще всего раздумываешь, отчего это семьи у нас так легко распадаются. Поживут молодые год-два, слышишь: развелись. Детьми не обзаводятся. Нет детей, нет и семейной скрепы. Налегке разойдутся, а там — новые связи, и кто знает, прочнее ли прежней. Как-то смотрю, идут молодые из загса, он смущенно потупился, теля телей, она развеселая, глядит смело, победительно. Сразу видно: это ей не впервой.

Живем мы в большом доме, двенадцать подъездов, и с кем из молодых ни познакомишься, — он да она. Детишек, мол, надо. Усмехаются: без них спокойнее.

В пример и нас не поставишь. Три комнаты, а живем двое, Митя и я. Свекровь Дарья Михайловна с деревней расстаться не хочет; всю жизнь там прожила, в Родниках, беспомощной стала, ссугорбилась. Говорим ей, что в город надо, покойнее здесь, все готово, — противится, молит не трогать ее.