Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 140

Прощаюсь с Рябиновой Грядой. Увидимся ли?

Мама издали узнает Кряжовск, семенит на нос и тянет меня за собой.

— Может, Сережу увидим на пристани, — озабоченно пришепетывает она. — Телеграмму бы ему надо отбить.

— Опять ты, — говорю, — забыла. В областном городе Сергей живет. Лет уж двадцать.

— Забыла, — опечаленно соглашается она. С минуту шевелит губами, словно думает сказать что-то и опасается, вдруг опять скажет что-нибудь опрометное. Наконец нерешительно спрашивает, скоро ли в Кузьме будем.

— Близ полночи.

— Вишь ты, время какое неурочное. Иван-то… в Кузьме у нас? Одним бы глазком глянуть. Как он? Пенсией, поди, кормится?

— Пишет, что поработать упросили.

— Уважаемый, стало быть. А уж вот Прасковья и знать не знаю, где жительствует.

— Далеко.

— То-то, что далеко. Пропиши ей, сколь, мол, ты годков, Пронюшка, к нам не наведывалась.

— В прошлом году была. Об эту же пору.

— Затмило. — Мама виновато качает головой. — Мужик-то у нее путевый? Видела?

— И ты видела. Вместе были у нас. Давненько, правда. Говорит, что хороший.

— И семья — как быть надо?

— И семья. Двое детишек. Третьим, говорит, округляюсь. А когда-то — ну! — слышать не хотела о детях.

— Какая семья без детей! Бог детей не дает — испокон веку несчастьем почиталось. Что она — служит, чай? Нынче все где-нибудь да место занимают.

Рассказываю, что Проня в тех краях большие дела делает: где воды зря много, осушит, где нехватка — проведет.

— Людям на пользу — чего лучше, — одобрительно кивает мама. — Паня-то у нас при каком деле?

— Учительствует.

Пароход отваливает от кряжовской пристани и выходит на широкий, багряный под закатным солнцем плес. Делается свежо. Я увожу маму в нашу двухместную каюту, приношу снизу кипятку, и мы сидим с ней за маленьким столиком и пьем чай. В душе у меня ласковая тишина: мама со мной. Я угощаю ее белым хлебом, — она по-старинному называет его калачом, — подвигаю ей сахар, — не стесняйся, клади, теперь всяких сластей вволю.

Гляжу не нагляжусь на ее милое морщинистое лицо с беззубым ртом. Не хочется мне расстраивать ее и говорить, что Паня и сейчас живет безалаберно как-то, но она не дает мне отмолчаться. Обязательно ей скажи, в каком он городе, не бросил ли пить.

— Чай, сквозь вином провинился?

— Пишет, что зарешить думает. Куплю, говорит, новую шляпу, постригусь и начну жить по-новому.

— Где уж… С прохладцей живет. Душа о других не болит. О таких и молвлено: беда для того, кто любит кого, а хуже того, кто не любит никого. Дети — а любови не было. Варькина-то девка… Большая, поди? Как ее?