Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 108

Привычное это для него — быть постоянно в делах по горло, дорожить каждой минутой. Не потому ли так воодушевила его мысль об аспирантуре, о которой случайно прочитал в газете. Не откладывая, съездил в Москву, — аспирантура там при институте философии, литературы и искусства, — разузнал, привез два тяжеленных чемодана книг и начал готовиться. Я уже знала, что если поступит, на три года расстанемся. Больше всерьез, чем шутя напоминала ему слова Грибоедова: «Любви конец, кто на три года вдаль уедет».

— Уехал твой папаша — и любви конец.

— Ее и не было, — возражал Митя. — И где же даль — полсуток езды. Хоть бы и дальше, все равно… — Подхватит меня на руки, — былинкой тогда я была тоненькой, — закружит, приговаривает, что ежели бы и на тридцать три года уехал, все равно меня не разлюбит.

Митин папаша как взят был на первую германскую войну, так с тех пор и живет на стороне. Приезжал на недельку-другую и опять год-два не наведывался. После революции пообтесался на разных курсах, в городе стал жить, большие должности занимать.

Допытывалась я у свекрови Дарьи Михайловны, что, мол, не поехала к нему, не прицепилась репьем, не сказала: «Вот я, твоя законная, а вот и сынок твой, не хочу больше розного житья». Строгая, неулыбчивая, на расспросы мои отмалчивалась, а как-то зимним вечером и на нее нашел исповедный час. Я шапочку Васе вяжу, свекровь шерсть щиплет.

— Вот ты меня все — что к Макару не поехала, — заговорила она с горькой решимостью выложить, что наболело на душе. — За добро нажитое целилась. Коровенка, пяток овчишек, курчонки — неужто все порешить! Дом хороший, хозяйство налаженное — и псу под хвост метнуть! Одинова, будь что будет! Оставила все на шабров, отправилась к нему. И Митюшку взяла. С холодком встретил, ну гнать не гонит. Может бы, и стерпелись и притерлись друг к дружке, да первый же обед — и все у нас наперекосяк. Я говорю, лоб, Митька, оксти, отец — не надо, я, говорит, партийный и кафизмов ваших терпеть не могу. Молока наливает. Не хлебай, говорю, Митька, пост нынче; отец — хлебай, не слушай, что святоши плетут. Я свое: от бога нас не оторвешь, завтра же иконы в углу повешу. А я, говорит, их на лучину. И верно, принесла образишко от знакомых, поставила, — ночью пропал. Другой достала, накрепко пригвоздила — и тот святым духом унесло. Митька, гляжу, в постный день котлетку уминает. Раздумалась, разгоревалась, из-за меня, мол, парнишка душеньку свою погубит. Поедем-ка, мол, Митрий, назад. И уехали. Так житье наше совсем надвое и рассеклось.