Этому вескому введению, если только можно назвать введением такое быстрое проникновение до самой сути вещей, соответствует и дальнейшее развитие мысли. В римском судебном процессе заключается явная нелепость. Вы прибегаете к пыткам, восклицает Тертуллиан, вообще, чтобы добиться от преступника признания, по отношению же к христианам вы делаете это чтобы добиться от них отречения. А так как в данном случае вы поступаете как раз обратно тому, как вы поступаете и остальными преступниками, то следовательно мы не преступники. Когда я отрекаюсь, т. е. лгу, тогда вы верите мне. Христиане же признают свою вину; пытка, следовательно не имеет смысла. Имя христианина вредит доброй славе. Он хороший человек, говорят про кого-нибудь, хотя и христианин; почему не говорят так: он хороший человек, потому что он христианин, или: он христианин, потому что он хороший человек? Из известного следует выводить неизвестное, а не осуждать заранее на основании неизвестного известное. Иные, которые раньше были совершенно негодными членами общества, внезапно, на глазах язычников, превращаются в порядочных людей, и оказывается, что они христиане. Но это-то как раз и сердит еще более язычников. Совершенно же не выдерживает критики ссылка на законы и особенно на то, что император не может вводить новых богов без одобрения сената. Законы подвержены разнообразнейшим изменениям, многие уже давно устарели и поэтому совсем не применяются. А императоры даже и не обращаются к сенату по вопросу о терпимом отношении к христианству; добросердечные императоры всегда были милостивы к нам: Нерон же, которого весь мир знает, как злодея, был нам первый враг: в этом и заключается весь вопрос.
Ни один порядочный человек не должен был бы распространять пошлую басню о том, что христиане убивают детей и едят человеческое мясо. Ни разу еще не находили такого ребенка. Злая слава живет только ложью, истина ее убивает. Представим себе также весь ужас детоубийства. Разве мы, христиане, обладаем иной организацией, чем язычники, которые ведь также чувствуют глубокое отвращение к подобным делам? Представим себе, как дело происходит: неужели действительно возможно, чтобы епископ принуждал новокрещаемого к детоубийству? Не обвиняйте нас, а взгляните на самих себя, подумайте, давно ли у вас самих прекратились человеческие жертвоприношения.
Затем автор переходит к подробной критике богов и идолопоклонства греков и римлян. Эта тема, как мы уже знаем, была настолько истрепана, что даже Тертуллиан не нашел сказать о ней ничего нового. Тем сильнее звучит то, что великий человек говорит о христианах и их богослужении. Мы поклоняемся единому Богу, который создал мир для украшения своего достоинства, который невидим, хотя и делается иногда видимым, неосязаем, хотя по благости своей иногда и принимает образ человека, неоценим, хотя он и оценивается человеческим чувством. Нужно ли доказывать его существование из его дел, из свидетельства самой души? Хотя душа и окружена тысячью разных условий, притеснений и препятствий, но тем не менее она все-таки временами приходит в истинному познанию. Все наши обычные поговорки относятся к Богу, мы говорим: Дай Бог, Бог видит, Бог так велит.
