.
Обращение Самозванца со своими сторонниками вписывается в рамки утилитарного прагматизма, манипулирования и “политической технологии” – игры на всех сторонах человеческой натуры, как на высоких, так и на низких. Характерен его разговор с поляком:
“Ты кто таков?”
Поляк.
“Собаньский, шляхтич вольный
Самозванец.
Хвала и честь тебе, свободы чадо!
Вперед ему треть жалованья выдать…”
Здесь явный комизм ситуации: возвышенное “свободы чадо” преспокойно соседствует с низменной “третью жалованья”. Но соположить их может явный циник.
Во время разговора с Мариной, когда обнаруживается, что ему нечем клясться, ибо за ним ничего не стоит, Самозванец окончательно решает соединить себя с инфернальным, демоническим, виртуальным миром, именно этому посвящен уже рассмотренный нами монолог – “Тень Грозного меня усыновила”.
Одним из ключевых слов в нем – “игра”:
Прощай навек. Игра войны кровавой…
Мою тоску, надеюсь, заглушат...
[190] Отныне Самозванец безвозвратно ввергается в призрачный мир “кровавой игры” и абсолютной лжи. Его не просто усыновляет тень Грозного, он сам становится тенью царевича Димитрия, а также – своей собственной, отрекается от своей личности. И, как тень, как призрак, Самозванец оказывается неуязвимым: если Годунов терзается муками совести и испытывает раздвоение, то Лжедимитрий он оказывается внутренне целостным и непротиворечивым, его не может мучить внутренняя неправда, ибо он пропитан ею. Он чувствует свою силу в абсолютной лжи и понимает, что она востребована окружающим его обществом, ибо место правды заняла польза:
… Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Казалось бы, сравнение Наполеона с Самозванцем хромает одним существенным недостатком: Наполеон не выдавал себя за другого. Однако, слово Самозванец может обладать и другим значением и прочтением – само призвавшийся, сам себя призвавший.
И с этой точки зрения Наполеон может быть назван самозванцем.
Пушкин напряженно думал над этим вопросом, что и отобразилось в стихотворении.
Зачем ты послан был и кто тебя послал?
Чего, добра иль зла ты верный был служитель?
Сама по себе постановка вопроса – зачем ты послан был, и кто тебя послал – весьма значима. Здесь мы наблюдаем ту же колеблющуюся двусмысленность, ту же бескоординатность, что и в реплике Пушкина – спасенный ли царевич, иль некий дух во образе его. Однако, конечная оценка Самозванца (и соответственно, типологически связанного с ним Наполеона) недвусмысленна: реплики «народ в ужасе молчит», народ безмолвствует» в ответ на призыв кричать «Да здравствует царь Димитрий Иванович» говорят за себя. На глазах у потрясенного народа рушится красивый миф о добром, благостном “царевиче”, чудесно спасенном от гибели, идущем с “любовью, миром”. “Московские граждане” увидели в нем те же черты, что и в Годунове – жестокость, прагматизм, а главное – ложь, и поняли, что они стали жертвой грандиозного обмана и заложниками безблагодатной власти, куда более циничной, неправедной и безбожной, чем прежняя. Пока народ бессилен что-либо изменить, но это “безмолвие” является грозным предупреждением Самозванцу и предвестием его скорого падения, а также – новых потрясений для России.
