Доверие придает человеку крылья, как Икару. Вдруг кто-то в тебя поверил, и то, на что ты был не способен, становится возможным благодаря этой вере. Когда Дзеффирелли предложил мне эту роль, я подумала: он хорошо знал Каллас, а значит, я могу позволить себе рисковать и фантазировать, ведь он рядом и в случае чего скажет: “Это годится, это не годится”. И я решилась на эту роль, так как верила в него, а он верил в меня. А потом Франко попросил меня выучить наизусть все вокальные фрагменты из “Мадам Баттерфляй”, из “Тоски” или из “Кармен”, вошедшие в сценарий, для того чтобы совпадали движения губ, чтоб я могла сыграть так, будто действительно пою. И я начала всё это учить. Мои соседи чуть не написали петицию с требованием выгнать меня из дома, потому что я пела арии Каллас сначала с наушниками, а потом сама – a memoria, по памяти, как говорят итальянцы.
Меня часто спрашивали: “Ты, наверное, прочитала много книг о Каллас?” Нет, я ничего не читала, это меня не интересовало, но я до бесконечности слушала ее записи, я впитывала ушами глубокие вдохи, всхлипы или совсем короткие вдохи, прерывания голоса, которые давали указания на движение чувств.
С. С. Чем привлекал тебя этот персонаж?
Ф. А. Тем, что в известном смысле Каллас служила для меня образцом. Интересна не ее жизнь – жизнь девушки, у которой был очень красивый голос, которая была толстой, потом стала худой, в которую влюбился Онассис… Это все ерунда. Главное то, что она была артисткой, стремящейся к абсолюту. Не позволяла себе ни в чем надеяться, как говорится, на авось. Когда мне предложили сыграть эту роль, у меня появился шанс воплотить актрису, женщину, которая жила точно так, как считаю нужным жить я.
Особенно меня поразило, что, когда в фильме Каллас предлагают спеть партию Кармен под фонограмму, используя прежние записи ее голоса, она отказывается, говоря: “Если и было в моей жизни что-то, так это то, что я всегда была честна”. Честность, возможность сказать: да, это я, с моим горем, с моей силой и моей слабостью, но это я – вот это для меня очень важно. И Каллас была именно такой. Она всегда говорила: то, что я делаю сейчас, – это только репетиция для будущего. Ничто никогда не бывает завоевано раз и навсегда.
С. С. От чего, как ты думаешь, она умерла? От болезни, от невозможности жить без сцены?
Ф. А. Есть такое французское выражение: “смерть души” (la mort de l’âme). Физически человек не умирает, он здесь, он встает по утрам, идет обедать, ходит по магазинам, разговаривает с людьми. Но внутри он уже умер, потому что умерла душа. Думаю, у Каллас было хрупкое здоровье, возможно, больное сердце. Но порой, когда человек полностью одержим какой-то страстью, он плюет на болезнь. А тут наоборот, когда вдруг у человека умирает душа, тело уже не может сопротивляться. Похоже, что было так. Я в это верю.
