Иногда пишут, что «от удивления я долго тёр глаза, вглядываясь в почти забытый образ». Или — я потерял дар речи от удивления. Или — я вскрикнул от страшного потрясения. Разумеется, всё это выглядело примерно так, ведь мозг не мог мгновенно переварить информацию, сопоставимую разве что с пьесой абсурда.
— Я сейчас все объясню, Наталья Владимировна, Вы только не пугайтесь, это действительно я, а не какой-нибудь двойник.
— Ты жива?
— Да, я жива. И спас меня Антон. Я сама только недавно из больницы. Знаете, я многое пережила за эти месяцы и Серёжу ни в чем не виню.
— Как, каким образом тебя спас Антон?
Наверное, это выглядит неестественно — что я не лишилась сразу чувств при виде «воскресшего мертвеца». Все дело в том, что я находилась в состоянии, в котором пребывают змеи в период спячки. То есть и кровь, и мысли текли в замедленном режиме. Поэтому появление Лады и не вызвало слишком бурной реакции.
— Наверное, Вы уже знаете. Он за нами следил. И в ту ночь — тоже. А потом отвёз меня в больницу. Серёжа был в состоянии аффекта, он не соображал, что делал.
— Мне кажется, ты не права. Я читала его письмо. Он абсолютно вменяемый.
— Я не буду Вас переубеждать. Скоро суд. Я пришла сказать Вам, что буду говорить только часть правды. Но Вам я хочу сказать, что я вовсе не хочу, чтобы он пострадал. Он не виноват, во всем виновата Анна Васильевна, к сожалению, я сама долгое время находилась под её влиянием. А сейчас как будто проснулась.
— Почему мне сразу не сообщили, что ты жива? А в милиции знают?
— Видите ли, долгое время я находилась в состоянии комы. Когда Антон привез меня в больницу… В общем, он никому ничего не сообщал. Так было нужно… Чтобы никто не знал, что я осталась жива. Только моя мама знала.
— Ну, и какую же часть правды ты собираешься сообщить на суде? — спросила я, с трудом стараясь восстановить ход событий.
— Расскажу, что Серёжа рассказал мне о плане Галицкой принести моё тело в жертву. Так как он боялся Галицкой, мы вместе придумали этот план. А смерть инсценировали. Конечно, после этого мне нужно было надолго пропасть. Предположим, я жила в тихой забытой деревеньке.
— …и все это время посылала Серёже пламенные приветы. Кто поверит-то? А ты знаешь, что он чуть не убил себя?
— Успокойтесь, Наталья Владимировна. Я Вас понимаю. Но я вообще ничего об этом не знала. Повторяю — я была в больнице!
— Извини, — я поняла, что обвинять её в чем-либо вообще нельзя, потому что она сама — жертва. — Но для суда эта версия абсолютно не годится. Ты видела Серёжу? Как мы ему сможем внушить, что он всё знал заранее? А письмо?
