поговорить с Полом о деньгах.
Слабый ветерок шелестит сквозь виноградные лозы склоном ниже. Эмили дрожит, но не возвращается в дом. После дневной жары холод бодрит. Ей сложно думать днем; мозг, расслабленный и вялый, волочится по тому же утомительному кругу идей, пока она таскает свое тело по дому и саду, от тени до тени. Сейчас она почти чувствует, как в голове затрепетала жизнь.
Что ей теперь делать? Неужели правда продать все и вернуться в Англию? На секунду она позволяет себе подумать об этом. Квартира в Брайтоне, со светлыми полами из дерева и блестящей мебелью. Она каждый день маршем шагает на трудную, но действительно творческую работу. Дети, счастливые и уверенные, скачут рысью в чудесную английскую общеобразовательную школу (ту самую, которая по-настоящему заботится о духовном воспитании ребенка, оставаясь верной своим социалистическим принципам; ту, которой не существует). Она даже видит эту квартиру, открытое лицо их датской au pair[25], ее опытную веснушчатую руку в руке Чарли, когда она ведет его на пляж после детского сада. Они будут собирать камешки, а потом раскрашивать их; на сосновом столе будет лежать The Guardian. Боже, как же она соскучилась по английским газетам.
В этой яркой фантазии нет места мужчине. Она правда думает, что Пол ушел навсегда? В тот раз, когда у него была интрижка, она уехала в Брайтон, но он пришел за ней. Он умолял ее вернуться. Она помнит слезы, такие непривычные в его самоуверенных голубых глазах. Помнит, как они гуляли по ветреному пляжу, как Пол сказал: «Я был бы никем без тебя. Ты для меня все. Если ты уйдешь, я не знаю, как буду жить дальше». Она помнит отчетливый мыльный вкус кофе, который они пили в кафе на берегу, чашки из толстого фарфора со следами ее губной помады, бродягу за соседним столом, который медленно разворачивал газетные свертки со своими пожитками. Она помнит, как Пол вздохнул с облегчением, когда она сказала: «Что ж, ладно, давай попробуем еще раз…»
Она видит все это, сидя на террасе в чужой стране, но не видит Пола. Слышит его голос: «Наш брак окончен», но его лицо как будто в тумане. Мужчина, за которым она была замужем семнадцать лет (уже в прошедшем времени), который подарил ей троих детей, который любил ее и которого любила она, – она совсем не может его вспомнить. Смутно видятся темные волосы, широкая талия, белые зубы, грубая утренняя щетина. Она может почувствовать, как его лицо прижималось к ее, когда они последний раз прощались. «Не забудь позвонить Романо насчет подъездной дорожки». Сказал бы он это, если бы хотел уйти от нее? Неужели он так и думал бы о своей ссоре с соседом-фермером из-за права доступа к дороге? Не было ни подсказки, ни намека, что они в последний раз обнимали друг друга вот так, с такой обычной интимностью, легким прикосновением к щеке, едва заметным поглаживанием. Если бы она знала, она бы что-то сделала, изменилась, стала бы более живой, менее мечтательной. Конечно, она не позвонила Романо насчет дорожки.
