– Мамаша (если отец спрашивает) или Настасья Васильевна (если братья), Иван Иванович будет у нас обедать. Есть у тебя (у вас) чем покормить?
Мать скажет всегда одно и то же: «есть» – и только потом посетует, что никогда не предупредят заранее. Чтоб «покормить заезжего», иной раз очень разборчивого Ивана Ивановича, ей нужно к обычному семейному сытному, но простому обеду прибавить два блюда повкуснее, подать хорошую закуску с вином, а для всего этого в ее распоряжении полчаса, ибо отец сам же станет торопить ее: «Ну что ж, матушка, пора бы садиться. Мы проголодались».
И заезжий из какого-нибудь черноземного свино-пшеничного Объедаловска Иван Иваныч ест не нахвалится и закуской, и вторым, и третьим, и четвертым, и домашней сливянкой, и настойкой на зверобое, и маринованной осетриной, и соленьем и моченьем из яблок, винограду, слив, вишен, брусники.
В это же время надо накормить маленьких детей и досмотреть, чтоб бульон и котлетка были как раз такие, как назначил военный доктор фон Резон.
Надо досмотреть и за третьим столом (третьим в одном доме и в одни и те же часы столом!): чтоб сыты и довольны были приказчики в «молодцовской».
Нельзя забыть и о четвертом столе: надо не упустить, чтобы «черная кухарка» Арина сварила добрые щи с жиром, с наваром и крутую кашу для прислуги: кухарок, дворника, горничных, няни.
Бывает и пятый стол все в том же доме, все в то же время. Если есть кормилица у грудного ребенка, то ей назначит доктор особый стол – жирный, обильный, по рецепту: «ешь, пока естся, и ешь то, чего хочется и сколько хочется», лишь бы было на пользу ребенку. И за этим столом надо доглядеть особенно внимательно.
Но семья велика: то тот, то другой бывает болен, и тогда прибавляется еще шестой стол – диетный.
И ни один из столов не прост: даже в людской, и там не всегда односолы. Женщины соблюдают все посты, среды и пятницы, мужчины посты не прочь постить, но и в среду, и в пятницу подавай им скоромное.
Нужно и это принять во внимание и разрешить разносолы, да и при том наблюсти еще, чтоб и постники, и скоромники одинаково были сыты и довольны.
Это все в будни, изо дня в день.
Но кроме буден бывают еще именины и рожденья, а сколько их при семье в 13–14 душ только детей! Сколько пирогов надо испечь, и непременно с любимой начинкой, иначе будет обида – и слезы. Надо не забыть испечь пирог и в день именин «Лизаветы и Тангейзера», и опять с любимой начинкой. А если «Лизавете и Тангейзеру» пирог удался: был пышен, с поджаристыми углами, с вольным духом в середине, – то Боже сохрани, если на именины ее врагини Прасковьи Ивановны пирог выйдет невзрачен, тощ и плохо задышит на именинницу: это будет принято за намеренную, кровную обиду, за оскорбление ей, Прасковье Ивановне Кожанчиковой, благородной девице 52 лет. Она, конечно, ничего не скажет матери, но подожмет губки сердечком и приспустит опечаленные веки глаз на весь день. Отец, вернувшись из «города» и обходя, по обычаю, весь дом, здороваясь с детьми, заметит эти приспущеннные веки, это обиженное сердечко губ и спросит мать: «Мамаша, ты не знаешь, обидел, что ли, кто Прасковью Ивановну? Сидит в углу и дуется». Вот чтоб этого не было, надо доглядеть самой за пирогом девицы Кожанчиковой и попросить Петровну, повариху, в особое одолженье (девицу Кожанчикову прислуга терпеть не может), чтоб ее пирог дышал и разрумянился точь-в-точь так, как пирог «Лизаветы и Тангейзера», которую все в доме любят. И няня, и кормилица, и приказчик Иван Степаныч – все бывают с пирогами на именины. Это все свои именины «своих». А сколько чужих! Тетушки-сестрицы – вот уже три именинницы, да какие требовательные, да какие тонкие в распознавании всех достоинств и недостатков кулебяк с рисом, с вязигой, с капустою, с грибами, с ливером, с морковью и пр. и пр.!
