Разумеется, не до высших соображений духовных Николаю Васильевичу, хирургу, дело было тогда – не до розмыслов! – режь, лови пальцами ускользающую кишку или не задень трепещущее сердце, вонзай иглу, направляй скальпель и быстрей, быстрей, пока не погасло еще все, не затих навсегда пульсирующий комок, пока живой еще этот розово-красный, противоестественно расцветший на теле – а то и в самом теле – цветок, эта пурпуровая, живая горячая бездна… И лежат потом спасенные – теплые тела на простынях, открывают глаза, снова смотрят – возвращаются… А в приемную, уже и других привезли. Инструменты в воде кипят – иди, работай! Карие, серые, голубые и какие-то белесые, вопрошающие, страдающие, взывающие глаза… – за каждой парой кроется что-то, страждет, каждый чего-то хочет, планы ведь строит, надеется, мечтает, ненавидит и – мучается, переживает, любит… Опоздал, не сделал вовремя надрез Николай Васильевич Глазов, или, наоборот, сделал не вовремя и не там, не добрался своим скальпелем куда нужно, или, наоборот, куда не нужно влез, не сделал укол, какой надо – сдали нервы уставшего, не спавшего ночь хирурга… – и готово. Перерезана артерия, мышца, нерв, не сшито, как надо, не тем и не там посыпано, помазано, полито… И все. Так просто, легко. Вот и конец настроениям, планам, любвям. Быстренько в морг!
Но – ЗАЧЕМ? Во имя чего все? Какой во всем СМЫСЛ?»
Вышенаписанное – еще один фрагмент из первого варианта «Пациентов», начатого большого романа, который представлялся мне чем-то наподобие «Мертвых душ» Николая Васильевича Гоголя. Только это мертвые души нашего, советского, времени многострадальной России…
Пациенты… «Испытывающие боль» в переводе с латыни… Страна пациентов. Страна постоянно испытывающих боль. И привычно пользующихся наркотиками разного рода, чтобы боль эту хотя бы ослабить. И не только теми, что в таблетках, шприцах, или бутылках и рюмках, а и теми, что и вовсе подменяют собою жизнь… Глупость, лень, трусость, слепое чрезмерное самомнение с привычкой при этом подчиняться любому начальству, бездумье…
Из дневника:
«25 февраля
Мы боимся радоваться потому, что можем очень просто лишиться предмета радости. В любви мы боимся привязанности, потому что она перерастает в несвободу. Слишком привыкли мы к тому, что кто-то – или что-то – пользуется нашим беспомощно-очарованным состоянием. Только в признании важности всеобщего единства – выход, ибо если все в таком состоянии – то некому и «воспользоваться».
