– Да на танцах. Чо шумишь.
– Ни днем, ни ночью спокоя нету! Закрый сам.
Она скрылась в сенях.
Заперев за собою дверь, Санька прошел в горницу. Постояв в темноте, зачерпнул из ведра воды, выпил. Подошел к столу, вынул хлеб из-под скатерти, пожевал. Посмотрел в окно.
– Ты ложитца будешь, аль нет?! – заворочалась на печке мать.
– Да щас, спи ты.
Санька постоял, жуя хлеб, потом снял с комода отцовскую трехрядку и осторожно двинулся к двери.
– Куды опять?
– Да щас, мать, ну чо ты…
Он прошел на двор, прошлепав по грязи, отворил калитку и оказался на пасеке.
Здесь пахло воском и яблоками.
Санька пробрался меж яблонями и сел на узкую шаткую лавочку, прямо напротив четырех ульев. Прохладный ветерок прошелестел по листьям, качнул стоящую поодаль рябинку. Санька развернул меха и прошелся по кнопкам:
– К сожалеееенью день рождеееенья только раааз в гоооодууу.
Пальцы не слушались.
Он пиликал, склонив голову к гармошке. Меха пахли старой кожей и нафталином.
Прибежала Найда, осторожно понюхала гармонь.
Санька прогнал ее и заиграл погромче:
– Хлеба налееево, хлеба напрааавооо…
Но пальцы снова не послушались, гармошка фальшиво попискивала в темноте.
Санька посидел, вздыхая и крутя головой.
Потом вдруг замер, улыбнулся и посмотрел на небо. Молодой месяц в окружении звездной россыпи висел над пасекой. Санька опять улыбнулся, будто вспомнив что-то, зябко передернул плечами и взялся за гармонь.
На этот раз она ответила стройной мелодией.
Санька сыграл вступление и пропел, медленно растягивая слова:
Я свою любимоююю
Из могилы выроююю
Положу, помооою
Поебу, зарою.
Он сжал меха и прислушался. На деревне стояла полная тишина.
Вскоре запели первые петухи.
– Хозяин дома? – громко позвал Мокеев, входя в распахнутую калитку просторного палисадника.
В приоткрытом окне добротного деревенского дома показалась немолодая женщина в пестром платке, прищурясь глянула и скрылась. Мокеев взошел на крыльцо, миновал сени с недавно обновленным полом, потянул за кованую ручку двери и ступил в горницу.
Хозяйки в доме не было. Справа стояла большая русская печь, слева массивный дубовый стол. Жестяные ходики в виде кошачьей морды громко тикали. В дальнем углу разместился широкий, окованный железом сундук.
Женщина быстро вернулась:
– Он на дворе дрова рубит. Щас придет. Садитеся.
Мокеев опустился на лавку, поставил рядом сумку.
– А вы из правленья, что ль? – спросила женщина, наливая щи из котла в глубокую тарелку.
– Да нет, не из правления, – улыбнулся Мокеев. – Я из областной газеты.
