Колька сидел безмерно счастливый — теперь журнал у них, и он сумел пока отвести от себя опасность наказания. А там будь что будет... Временами он заговорщически подмигивал Осокину: «Молодчина, Димка!»
После уроков они вышли из школы по обыкновению втроем. Димка уже успокоился. Он шел с высоко поднятой головой, нижняя губа надменно выпячена, лицо сияло гордостью.
Славка поразился:
— Ты чего напыжился, как индюк?
Осокин в ответ лишь загадочно улыбнулся.
— Давай покажем? — Колька дотронулся до Димкиного портфеля.
Ребята остановились. Димка с готовностью открыл портфель и торжествующе показал Славке содержимое.
— Журнал?! — изумился Славка.
— Ага! — ухмыльнулся Колька.
— Кто же это его?..
— Я, — скромно признался Димка, чем поверг Славку в еще большее удивление.
— Он, он, — подтвердил Колька, отдавая дань восхищения Димке.
— Димка? — недоверчиво переспросил Славка. — А зачем?
— Кольке надо пропуски прикрыть, — сверкнув улыбкой, пояснил Димка.
— Здорово! — оживился Славка. — Теперь Елене наверняка нагоняй будет. Ну, ты, Димка, даешь! — одобряюще похлопал он приятеля по плечу.
— Это что, — пренебрежительно отозвался Димка. Сейчас он чувствовал себя героем. — Мелочи жизни. Не такой уж Осокин ущербный, как некоторые думают, — почти с вызовом произнес он.
Славка вскинул на него глаза: таким видеть Димку ему не приходилось, он решил остудить его пыл:
— Не задавайся, не задавайся. Можно подумать — подвиг Геракла совершил. Тогда не забывай, Шкилет, тебе еще одиннадцать осталось, — насмешливо бросил он.
Димка просто задохнулся от обиды и выпалил:
— Можно и одиннадцать, можно... Да я... я... и не то могу... — оборвав на полуслове, он внезапно быстро зашагал вперед...
* * *
— Располагайтесь. Я не при галстуке, извините. Рад видеть у себя молодых людей, даже если они следователи.
Он усадил гостей, сел в кресло, поджал ноги и совсем утонул в нем — маленький седой человечек в ярком халате. Видны были лишь громадные хорошо вылепленные уши да поразительно длинные пальцы, искусству которых когда-то рукоплескал мир.
— Меня уже давно посещают только ровесники. Между тем, трагедия старости не в близости смерти, а в потере связи с молодым поколением... Так чем могу? Простите, кажется, задавать вопросы — прерогатива вашего ведомства?
— Мы к вам с просьбой, Илья Евгеньевич, — Туйчиев вынул из портфеля портативный магнитофон, осторожно поставил его на угол заваленного нотами столика. — Послушайте, пожалуйста.
