У соседей, этажом выше, была тоже особая ночь. Она называлась «ШАЛОМ ЗАХАР» (мир мальчика). Был легкий ужин, состоявший из бобов, фруктов и варенья. За столом сидели друзья и вспоминали предание о том, что с завтрашнего дня ребенок начнет изучать Тору. Тору, которую он всегда знал, но забыл перед своим рождением. Малыш лежал в люльке и рефлекторно улыбался своему ангелу.
Они еще крепко спали, когда стало стремительно темнеть и абсолютно беззвездное небо накрыло город. Словно сервировочным колпаком. Песок был так высоко, что ему удалось надежно спрятать звезды, будто с помощью веерообразной ширмы.
Он лежал на спине, раскинув руки и ноги. Эпизодически храпел. Она на левом боку, кутаясь в его глубокую подмышку, из которой росли жесткие рыжеватые волосы. Они слегка пахли сыром Бри, с легким аммиачным оттенком. Лада все слушала его сон, пытаясь укрыть плечи. Он смахивал простыню по пояс, спросонок объясняя, что это лишнее. Димка никогда не мерз.
Они еще спали, когда розовые фламинго стали бежать по воде, набирая разбег для взлета, и когда уставший бедуин, одетый в галабею, разжигал костер из сухих прутьев ретамы, чтобы согреть себе чай с пряной марвой. Может, для того, чтобы подлечить свое разбитое сердце?
Из забытья ее вывел звук входящего смс на Димкином телефоне. Его уже рядом не было. Давно. Она специально потрогала простыни. Они были абсолютно холодными. Все ее измученные нервные клетки пришли в боевую готовность. И поползли уродливые, как щупальца, дендриты и аксоны к дверям ванной. И чтобы лучше было слышно – пожали друг другу руки, создавая синапс. И, конечно же, все уловили.
Димка сидел на пушистом коврике и чуть раздраженно говорил:
– Ника, я же просил, не пиши мне. Я сам с тобой выйду на связь.
В трубке что-то бормотали, не делая пауз и не расставляя запятых. Он слушал, как провинившийся. А потом кардинально изменил интонации на более теплые:
– И я очень по тебе скучаю, солнышко. Потерпи еще немного.
Опять сопение… Вздохи… Плач…
– И я тебя очень люблю. Держись, малышка…
Лада подтянула под себя колени и застонала. Из нее тут же потекла еще теплая белая жидкость, и, капнув на бордовую простыню, – стала неопрятным сизым пятном.
Они встретились у двери ванной и срезались глазами. В Ладиных плескалась холодная ненависть. В Димкиных – загнанность в угол, растерянность, страх… Она молча прошла в свободную спальню и намертво закрыла за собой дверь. Он сел на диван в салоне и включил телевизор.
