За этими изменениями, и уж точно за созывом парламента, стояло отсутствие успешной финансовой политики. Парламент 1410 года не был щедрым в своих пожалованиях: к осени 1411 года, когда собралась следующая ассамблея, второй из трех взносов, одобренных в 1410 году, был только что выплачен. Вполне вероятно, что потребность в дополнительных средствах лежала в основе решения созвать еще один парламент за целый год до того, как наступил срок последнего взноса субсидии, назначенной его предшественником[191]. Как намекнул король, поблагодарив совет принца за его услуги, можно было бы добиться большего, если бы были выделены большие суммы денег[192]. Если совет в некотором смысле был неудачным, то ответственность за эту неудачу возлагалась на парламент.
В основе объяснения событий ноября-декабря 1411 года, однако, должен лежать страх короля, что его положение находится под угрозой, и что принц, если не несет за это прямой ответственности, недостаточно энергично защищает своего отца. Признаки королевского беспокойства, возможно, неодобрения, можно было обнаружить в речи канцлера Томаса Бофорта, произнесенной на открытии сессии парламента. Призывая к "доброму управлению" королевством, Бофорт утверждал, что это зависит от верного и непредвзятого совета, а также от почета и уважения к самому королю[193]. Два дня спустя, отвечая на просьбу спикера Томаса Чосера выразить свое мнение, как это было позволено его предшественникам, король сказал, что он может это сделать, но что он не потерпит никаких "новелл" в этом собрании, и не позволит урезать свободы и права, которые принадлежат ему как королю, и которые ранее принадлежали его предшественникам[194].
Такая реакция отражала то, что, несомненно, было периодом напряженности в отношениях между королем и принцем. После того, как в сентябре 1411 года войска Арундела отправились на помощь герцогу Бургундскому, встал вопрос о том, кто на самом деле отвечает за государственные дела. Каков был статус принца и совета?[195] Принц, в конце концов, не занимал никакой реальной или формальной должности. Мог ли он действовать так, как хотел, даже если король был против его политики? Считалось ли, что он действует именно так? Означало ли "отречение" кроля формальный отказ от трона, или же просто позволение другим принять на себя реалии власти без такой передачи? Любая мысль о первом была опасна. О Ричарде II говорили, что он отрекся от королевской власти; Генрих IV, как никто другой, не мог допустить, чтобы его заставили сделать то же самое. Даже неофициальный акт поручения, позволяющий принцу править от имени короля, не принес бы пользы ни монархии, ни династии. Генрих IV, похоже, был полон решимости не допустить такого развития событий. Критический момент, вероятно, уже миновал к моменту заседания парламента в ноябре 1411 года, когда он мог публично заявить, что не потерпит никаких "новелл". Принц зашел слишком далеко, и он заплатил за это политическую цену. Его отец все еще оставался королем.
