Наступил новый год. Ничто не разнообразило уединенной жизни пустынника, и им овладела тоска. Тревожные сны представляли ему то родные поля с золотистой рожью, то барские хоромы тетки-баловницы, то великолепный Московский кремль с вызолоченными главами соборов, то широкую Неву с гранитной набережной... Наяву его преследовала мысль — идти берегом моря. Так он предполагал добраться до обжитых мест, если только он не выброшен на остров. Хижина ему опротивела; его настоящая жизнь стала казаться хуже каторги, никакие занятия его не развлекали, труд сделался тягостным, пища казалась отвратительной, даже привязанность бедного ежа приводила его в негодование. Внутренний голос твердил ему: иди! иди! иди!
Лисицын долго боролся с обуревавшими его мыслями, но болезнь (так я назову душевное его состояние) одержала победу над рассудком, и он решил оставить свое мирное жилище. Сделал нечто вроде салазок и нагрузил их меховыми одеялами, поместил мешок со съестными припасами. Двадцать шестого января он отправился в путь, на запад, держась берега моря, которое постоянно было с правой руки. Выпустив ежа на волю, он бодро зашагал по твердому снежному насту, хорошо вооруженный и, по его мнению, тепло одетый — в дубленке и папахе.
Лисицын потому предпочел путешествовать зимой, что ручьи и реки, скованные морозом, не могли остановить его в пути. Через несколько часов ходьбы он успокоился — будто гора свалилась с плеч. Надежда увидеть родину воодушевляла нашего странника.
К ночи он добрался до глубокого и широкого оврага, дно которого было занесено снегом. Его взяло раздумье, где ночевать: на снегу ли, прислонясь спиной к обрыву оврага, или на дереве. Страх заставил избрать дерево. Около полуночи его разбудил порывистый ветер с моря, потому Сергею Петровичу пришлось крепко держаться за сосну, чтобы не упасть. При этом ветер нашел много слабых мест в европейской одежде странника и оледенил его до того, что он был принужден спрыгнуть на землю и согревать себя сильными движениями. Была даже минута, когда ему захотелось вернуться в теплую хижину, где его ожидали мягкая постель и горячая пища. Но мысль о родине победила искушение. Внутренний голос направлял его: иди! иди! иди!
Углубясь в лес, чтобы обойти овраг, Лисицын прошел около двух верст, нашел удобный переход через овраг и снова приблизился к морю. В этот день он устал больше. Пища была мерзлая. На третью ночь он решил ночевать в кустарнике, подостлав одно меховое одеяло, а другим тщательно прикрывшись. На этот раз сон его был крепкий и он не озяб.
