Мягкие переливы шли один за другим, накатывались легкими волнами, неслышно, но властно затапливали доступное пространство, чтобы тотчас уступить место и инициативу новой волне. Постепенно распухая, кольцо заполнило собой всю поверхность потолка. Вот, в очередной судорожной пульсации, оно метнулось в стороны, коснулось стен и сразу исчезло, впитанное ими словно вода сахаром.
И все.
Стало тускло, пусто…
Свет померк, оставив после себя легкий исчезающий дымок грусти.
Представление длилось лишь несколько минут, но Анно показалось, что прошло часа два-три, не меньше. С трудом необъяснимыми, как после тяжелой работы, он поднялся с пола, на котором продолжал сидеть все это время, и, подойдя к фигуре, заглянул в раскрытую корзину. Та оказалась пуста, ее стенки изнутри были ровными и гладкими на ощупь, каким и должен быть отполированный металл. Да, и еще они были холодными — каким, опять же, и должен быть металл. Анно попробовал закрыть крышку корзины, с резким щелчком она легко сделала это. Он вновь нажал на голову зверя, механизм исправно пришел в движение, крышка откинулась, но никаких феноменов в этот раз больше не возникло. Закончился, видно, истощился запас чудес.
Анно вновь подумалось, что его дурачат, что кто-то наблюдает за ним неведомым способом и, как минимум, доволен его реакцией, его обескураженностью и недоумением.
Он жестко и резко, резче, чем требовалось, и жестче, чем допустимо, вновь захлопнул крышку корзины, плюнул от досады в угол и ушел из коридора, в котором совершалось световое представление, в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Хотел сразу лечь спать, но, подумав, что заснуть все равно не удастся, он прошел на кухню. Путь туда лежал через тот же коридор, в котором стояла скульптура, но он сделал вид, что ее нет, просто не взглянул в ее сторону. На кухне он сварил себе кофе, несколько крепче обычного, и с чашкой в руках вернулся в комнату. Поставив кофе на стол, он закурил сигарету и подошел к окну.
Внизу за ним раскинулся Сальви-Крус.
Этот тихо спящий город, его пустые, ярко освещенные улицы, выглядевшие шире улиц дневных, темные, незрячие, лишь кое-где просветленно сияющий окна домов, — всем этим он мог любоваться бесконечно. Это громадное пульсирующее пространство реально существовало, и в то же время казалось отстраненно-призрачным, с неизменным налетом неузнавания, напомнило Анно о его одиночестве. Мысли ринулись в старое русло, возбудили, разбередили старую рану. Восставшая боль ткнулась в сердце, заставив Анно застонать.
