В то время как при захоронении ребёнка обрядов проводится меньше, и событие это или внутрисемейное, или не выходит за пределы некоего локального поселения или отдельной кочевой группы. Ребёнок, недавно пришедший в этот мир, не опасен, он не привязан к социуму, он не будет возвращаться к своим сородичам и вмешиваться в их жизнь, поэтому и магическими мерами предосторожности можно пренебречь, что упрощает сам похоронный обряд. Чем младше ребёнок, тем проще весь обряд.
Христианство также не спешит признать новорождённого, полноценным человеком он становится только после крещения, «рождения во Христе». Христианство не признавало инфантицида, тем не менее только при римском императоре Константине в 318 г. детоубийство было осуждено и приравнено к преступлениям, каравшимся смертной казнью, а позднее, в 374 г., вышел закон, приравнивающий умерщвление детей к человекоубийству (Гис, Гис 2002: 36; 7; 47).
Но это вовсе не значит, что в христианском мире инфантицид, запрещённый и осуждаемый законом, ушёл в прошлое. Психоаналитик и основатель психоистории Ллойд де Моз (L. de Mause) считает, что вплоть до XIV века в отношении к детям в Европе господствовал «инфантицидный» и «бросающий» стиль. Кровь стынет в жилах от приводимых им документированных описаний того, как обходились с нежеланными детьми, как детей морили голодом, выбрасывали в выгребные ямы и канавы, как тугое пеленание и всяческие манипуляции с телом младенцев оборачивались издевательствами, насилием и увечьями: «История детства — это кошмар, от которого мы только недавно начали пробуждаться» (де Моз 2000: 14).
Судя по записям в требниках, епископы с подозрительной яростью и настойчивостью запрещали класть детей в одну постель с родителями. Быт бедноты — одна большая кровать на всю семью. Ребёнка могли просто задавить во время сна. И, видимо, это было очень частым явлением. Более того, под видом несчастных случаев могли маскироваться детоубийства предумышленные. К тому же можно было просто что-то не предпринять, чтобы уберечь ребёнка (Арьес 1999: 16).
Такое отношение к детям осуждалось священниками, но в повседневной жизни среди бедноты это воспринималось этически нейтрально. А элита? Её нравы были немногим лучше. Рождался ребёнок, и ребёнка отдавали в семью кормилицы, за небольшую плату. Кто кормилица? Деревенская женщина, у которой есть свои дети. Как с младенцем будут обращаться — никто не будет вникать. Выживет он восьмым или двенадцатым ребёнком в чужой семье или нет — как получится (де Моз 2000).
