Услышав скрип половиц, мальчик поднял голову, узнал Уоррена и протянул к нему худые, как щепки, руки.
– Бобуоррен, – радостно пробормотал он.
Уоррен нагнулся и взял его на руки, чувствуя, как тепло разливается по телу. Похоже, Джим чувствовал то же самое – он так тесно прижался к профессору, что оба они могли слышать стук сердец друг друга. И оба вдруг ощутили прилив счастья.
С неба закапало, и Уоррен вошёл в дом, пообещав себе, что больше не оставит мальчика одного.
Внутри пахло просоленным деревом – профессор сразу узнал этот запах, и в его груди вспыхнул огонёк надежды. Он решительно раздвинул плотные шторы, сдёрнул с кресел чехлы, взметнув густые клубы пыли, сквозь которые едва пробивались бледные лучи закатного солнца, и внезапно обнаружил, скорее с радостью, чем с удивлением, что нечто подобное происходило и в нём самом: завеса, укрывавшая его разум, рухнула, дав пробиться из-под ледяной скалы крохотному блику, который смог разогнать тьму.
– Нравится тебе? – спросил он мальчика. – Здесь пока будет наш дом. – И тут же чихнул, сам того даже не заметив.
В широких окнах скудно обставленной гостиной виднелся океан. Всю северную стену занимал большой камин.
– Внизу должны быть ещё дрова, – сказал Уоррен, присев у небольшой поленницы. – Будем надеяться, они не слишком отсырели.
На улице льёт. Дождь и солнце без передышки преследуют друг друга. Как свет и тень, как день и ночь. Как облака, подгоняемые ветром, но не позволяющие ему себя догнать. Иногда, в самый сильный дождь, Джим выходит на улицу и долго стоит там в насквозь промокшей одежде, зная, что мама рассердится, а папаша, глядишь, даже выпорет. Но ему всё равно. Капли шлёпают по лицу, как лёгкие нежные поцелуи, и он открывает рот, потому что любит вкус дождя, вкус неба. И потом нет ничего прекраснее (не считая, может, маминых глаз, когда она счастлива), чем сидеть, закутавшись в одеяло, у потрескивающего, пышущего жаром камина, который вмиг согревает и кожу, и кости, и то, что прячется где-то в животе.
На лице сидящего на диване Уоррена играли тусклые отблески пламени. Он глядел в окно на слившиеся воедино океан и небо и на далёкие огоньки маяков, угадывая по ним контуры островов на границе залива: вот Тэчер, а немного левее – Стрейтсмут. На Тэчере, острове маяков-близнецов, он бывал много раз и прекрасно знал многие из тех историй, что рассказывал смотритель досужим туристам, – историй о кораблекрушениях и призраках. Может, он ещё вернётся туда. Например, вместе с Джимом.
