Но террористическая акция потребовала слишком долгих усилий и облегчения не принесла.
Муж вошел в ее комнату, когда она переодевалась. Ни возмущения, ни удивления в нем не было, он просто спросил, где инструмент, ему нужны паяльник и отвертка.
— Ты мог бы стучаться перед тем, как войти.
— Стучаться? — Он пожал плечами. — Через двадцать лет?
Она скомкала только что снятое платье и закричала противным, срывающимся голосом:
— Сию минуту!.. Выйди!.. И постучись!..
Он повернулся и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Она слышала, как он шарил по квартире в поисках паяльника и отвертки, слышала его дыхание, когда он заглядывал на антресоли, его чертыханье шепотом, когда он уколол палец, слышала его возню в ванной, слышала, как он зачем-то отодвигал диван — зачем? — слышала каждый его шаг, и это оказалось еще хуже, чем телевизионные передачи, передачи все-таки можно было выключить, хотя бы теоретически, но выключить мужа — это уже невозможно. Когда же он угомонился, сдавшись обстоятельствам, и затих, на нее хлынула лавина новых звуков из соседних квартир. Какие-то чужие и бессмысленные слова, выхваченные болезненно обостренным слухом, капризный плач ребенка, грохочущее мычанье трамвая, песня отдаленного застолья, стук молотка в стену, хлопанье входной двери, гитара под чьим-то окном, шаги, машины, тиканье часов, орущий в ресторане квинтет…
Муж постучал, но она не ответила. Помедлив, он все-таки вошел. Она лежала на полу в глубоком обмороке.
* * *
На следующее утро она вошла в кабинет Главной:
— Роза Гавриловна, мне нужен отпуск.
Главная посмотрела на нее с подчеркнутым недоумением. Поскольку подчеркнутое недоумение на Лику никак не подействовало, Главная вздохнула очень неодобрительно, открыла стол и вытащила аккуратную папку. Перелистав несколько бумажек, назидательно вскинула выщипанные в ниточку брови:
— Ваш отпуск, уважаемая Гликерия Викторовна, через месяц. По графику. — Аккуратно завязала тесемочки на папке, убрала папку в стол. Пояснила: — График существует для всех. Я ни для кого не делаю исключений.
— Я не могу работать. Я не совсем здорова.
— Вы думаете, я совсем здорова? Почему же я могу работать?
— Дайте мне две недели за свой счет…
Главная покраснела, будто услышала что-то неприличное.
— Надеюсь, вы шутите, Гликерия Викторовна? Если все пойдут за свой счет, кто же будет работать?
Брови ниточкой вызывали тошноту. Хотелось протянуть руку и стереть их, как стирают грязь.
— В таком случае я вынуждена уволиться, — с трудом сохраняя спокойствие, проговорила Лика.
