– Уж кто бы говорил! – гневно выпалил он. – Как будто это не ты угробила человека в тринадцать лет! Я в таком возрасте еще играл в пятнашки на кибуцном дворе. И после этого ты смеешь тыкать мне в лицо моей профессией! Сама-то кто?!
Я захлебнулась от такого неожиданно сильного удара под дых. Откуда он знает?
– При чем тут это? Я защищалась… он был насильником, мерзавцем…
– А кого, по-твоему, убиваю я? – не уступал Мики. – Праведников? Святых? Я тоже защищаю! Причем не себя, а других, беззащитных. Иногда это точно такие же несчастные девчонки, какой была ты. В чем тогда разница? Скажи честно: разве ты не заказала бы своего фалафельщика, будь у тебя такая возможность? Разве ты не убила бы его сейчас?
Он немного подождал, но мне не хотелось отвечать. Я действительно убила бы фалафельщика еще раз – вернее, еще не раз и не два. По правде говоря, мне и в двадцать лет время от времени снилось, как я убиваю эту жирную гадину. Не случайно, как тогда, а намеренно и с наслаждением. Как я топчу его ногами, а потом беру Менину бритву и начинаю резать – только не щеки, а существенно ниже… Наверно, Мики прав: мы и в самом деле одного поля ягоды. Единожды убивший – убийца до смерти.
– Вот что, Бетти, – устало проговорил он. – Ты мне очень бы пригодилась. Я давно искал такую напарницу. Которая знала бы, что такое боль и унижение. Которой не все равно. Которая может отличить хорошее от дурного. Которая помогла бы мне в моем деле. Которая не отказалась бы стать Богом. Если ты согласна, скажи мне об этом. Не сейчас – утром, на трезвую голову. Если нет – не стану тебя удерживать. Можешь уйти хоть завтра. У меня достаточно гарантий, что ты не станешь болтать лишнее. Тебе ведь есть что терять, правда? Черт, как же я нагрузился с этими разговорами…
Мики тяжело поднялся с кресла и пошел наверх, в спальню. Я попробовала было что-то решить, но не смогла. Голова шла кругом, мысли разбегались, и я подумала, что самое время вспомнить о материнском долге. Ничто так не приводит нас в чувство, как собственные дети. Малыш по-прежнему сидел перед телевизором, хихикая и повизгивая в такт дебильным шуткам очередного клоуна-идиота. Включив режим непреклонного родительского авторитета, я оторвала Арика от экрана, и мы выбрались на улицу прогуляться.
С утра погода ничуть не ухудшилась. Детская площадка в поселке была под стать всему остальному – богатая на горки, стенки, качели и канатные паутины. Малыш тут же включился в игру, а я села на скамью поодаль от других мамаш и уставилась на открывавшийся оттуда бежево-коричневый вид. Пустыня похожа на море – такой же убаюкивающий штиль и такие же буйные завихрения в бурю. В голове мало-помалу просветлело, и я вдруг поняла, что мне хорошо – не так, как утром во время прогулки по набережной, но и немногим хуже. Видимо, это свидетельствовало о моей ужасающей бесчувственности: ведь между двумя этими «хорошо» находилось заказное убийство, совершенное на моих глазах и при моем участии, а затем и осознание того факта, что я живу с киллером-психопатом.
