Тони очень хотел, чтобы мама лизнула и его. Сладкий запах материнского молока щекотал ему ноздри.
Ягнята лакали молоко так жадно, что оно даже стекало с их подбородков. Несколько капель шлёпнулись на сырую солому совсем близко от Тони.
Тони смотрел и слушал, перебирая непослушными ногами. Вскоре ему всё же удалось подтянуть задние ноги и, оттолкнувшись от земли, приподняться. Но мягкие, словно ватные, они опять подогнулись. Тогда Тони встал на колени, упёрся одной передней ногой, другой и наконец поднялся. Шатаясь и покачиваясь, Тони попробовал сделать несколько шагов по сырой и грязной соломе. Он был горд и счастлив.
Теперь уж он доберётся и глотнёт хоть немножко этого сладко пахнущего молока.
Но что это с мамой? Она смутилась. Она вовсе не рада маленькому странному существу. Уродливей ягнёнка она сроду не видела. Белый, в бурых пятнах — будто в грязи вывалялся. Тёмно-коричневые крапинки — словно шарики из грязи приклеились к шерсти. Одно ухо и полмордочки — бурые, и потому с одной стороны голова кажется меньше, чем с другой.
Но вот брат и сестра Тони напились вдоволь. Теперь и Тони мог подойти к матери и тоже отведать молока. Стоило ему хлебнуть теплого молока, и он сразу согрелся, перестал дрожать. Вдруг огромная ножища отшвырнула его. Тони упал в скользкую мокреть. Когда он с трудом поднялся на ноги, мама была уже далеко, у овечьей кормушки.
Тони попробовал встать, но его ноги разъезжались в грязи, хотя они уже не были ватными. Ягнёнок рванулся было вперёд — вдогонку за мамой. Внезапно путь ему преградили овечий пастух — овчар и его пёс. Тони пронзила дрожь. Он заблеял, стал звать свою маму.
— Бесполезно, — хмуро сказал овчар, — мал ты, весь в каких-то бурых пятнах, да и родился ты третьим, стало быть лишним.
А пёс бегал вокруг Тони, и круги всё сужались и сужались. Тони отчаянно блеял — громче и громче. И вдруг… пёс замер и посмотрел на Тони — глаза в глаза. И принялся лизать бурое Тонино ухо, тёмную половинку его мордочки.
— Назад, Динго! Это тебе не щенок! — раздался голос пастуха.
Пёс послушался хозяина и отступил, а глаза Тони с надеждой следовали за ним.
— Мал он слишком; карлик, а не ягнёнок, — сказал пастух. — Ничего из него не выйдет, Динго. Я ведь уже сказал: он третий, и окраска не та, и рост не тот.
Динго не понимал. Он хотел было подтолкнуть Тони к матери, но пастух загородил дорогу.
— Овца может выкормить только двоих ягнят, — терпеливо объяснял он Динго. — Сам подумай, как же ей справиться с тремя? Потому она и не вылизывала его, когда он родился, так что он и овцой-то не пахнет. Да она его просто не признает. Вот так, да к тому же он вполовину меньше обычного ягнёнка. Нет, лучше бы ему вовсе не родиться! Если б он ещё был весь белый, без единого пятнышка — я бы его восемь дней выкармливал козьим молоком, и тогда бы, может, он подравнялся под свою породу. Но из-за бурых пятен он совсем чужак. Понимаешь, он будет тёмным пятном в моём белоснежном стаде. Да меня все пастухи просто засмеют!
