Устрашающую библиотеку Давид унаследовал вместе с семейным домом десять лет назад. Все другие комнаты были обновлены, проветрены, заново обставлены – к счастью! Но не кабинет, оставшийся нетронутым, точно святилище.
В воздухе плыл сладковатый запах. Изабель Пим никогда не бывала пьяной, но ей случалось выпивать в одиночестве в этой мрачной комнате. Гомер был в этом уверен. Эта мысль столь же огорчала его, сколь и вызывала отвращение.
– Нинон поставила греть пиццу, хочешь? – спросил он.
– Нет, я еще немного поработаю. Не беспокойтесь обо мне.
«Легко сказать», – подумал Гомер.
– Мы оставим тебе кусочек. Ты сможешь сама разогреть.
– Это мило, спасибо.
– Мама, я хотел спросить кое-что…
– Говори, дорогой мой.
– Можно мне посмотреть фильм вместе с Нинон? Если начать прямо сейчас, то все закончится к десяти часам, а завтра мне на уроки только к девяти. И к тому же оценок ставить не будут, учителя уже заполнили журнал…
Он выпалил все одним махом, поскольку убедить маму было легко – одна из немногих черт, которые в ней остались прежними.
Она жестом подозвала его. Почти нехотя он подошел к ней. Даже когда мама улыбалась, вид у нее все равно был грустный, и Гомер давно понял: у него никогда не хватит сил, чтобы исцелить ее от глубокой боли, целых пять лет мучающей ее изо дня в день.
Она прижала его к себе, и это тоже выглядело печально. С любовью, но печально.
– А что за фильмы? – спросила и вдруг спохватилась: – Подожди, я сама догадаюсь… Ужасы?
Гомер кивнул.
– Ладно, – мягко согласилась она. – Но, пожалуйста, что-нибудь не слишком кровавое.
– Обещаю, мама, спасибо!
Гомер едва не предложил ей посмотреть фильм вместе с ними. Но она, как всегда, нашла бы какую-нибудь отговорку. Лучше избавить ее от неловкости.
Он повернулся, чтобы поскорее выйти из кабинета. Жаль, если мама подумает, будто он приходил только затем, чтобы спросить о кино. Это, конечно, правда – но ведь не всякая правда в строку, как сказано в поговорке, а?
– Гомер?
Уже держась рукой за дверную ручку, мальчик обернулся и встретил взгляд голубых глаз, потускневших за столько горестных лет.
– С днем рождения, выросший мой.
– Спасибо, мама! – опять сказал он.
Прислушайся он сейчас к своему сердцу – ринулся бы к ней со всех ног, поцеловал бы, рассказал о последних шалостях Биби-Два, об успехах в новой компьютерной игре, о недавней причуде учителя по французскому – с вдохновенным видом читать хокку ничего не понимавшим в них детям – и о подаренной ему Лилу забавной заводной собачке, которая спала на спине и оглушительно храпела.
