И наконец, довольно смешное по тексту удостоверение личности, выданное темниковским исполкомом, в нем говорилось:
«Гражданин Алёшкин Борис Яковлевич, рожд. 1907 года 16 августа (писарь был не силен в арифметике), уволен во все города Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». Этот документ, подписанный секретарем и председателем Уисполкома, имел большую круглую печать.
Почему «уволен», этого объяснить никто не мог.
Моросил мелкий, противный, первый осенний дождик, небо затянуло серыми тучами, казалось, что они висят над самой колокольней такой знакомой церкви Иоанна Богослова.
Одетый в старую Юрину гимназическую шинель, широкую и образовавшую поэтому на спине какой-то нелепый горб и в то же время короткую и потому едва прикрывавшую колени, Боря представлял довольно жалкое зрелище. На его голове красовалась видавшая виды гимназическая фуражка, сзади у самого задка телеги стояла старая четырехугольная корзина, привезенная им еще из Николо-Берёзовца, в ней помещались все Борины пожитки. С другой стороны телеги рядом с возницей сидел Беляев, державший на коленях маленький саквояж.
Владелец подводы, небольшой сморщенный мужичок лет пятидесяти с реденькой всклокоченной бородкой, маленькими прищуренными глазками и какой-то неуловимо хитрой улыбочкой на губах, делавшей все его лицо лукаво насмешливым, снял свою рваную шапчонку, надетую как-то набок, зачем-то погладил свой армячок, подпоясанный веревкой, перекрестился на видневшуюся колокольню Богослова и мягким тенорком сказал: «Ну, с богом».
При этом он хлестнул кнутом свою пегую лошаденку, до сих пор понуро стоявшую с опущенной головой и широко расставленными ногами, та вздрогнула, оглянулась, недовольно махнула хвостом, нехотя шагнула, а потом, получив еще несколько ударов, побежала мелкой, какой-то кособокой неторопливой рысцой.
Провожавшие замахали руками, платками… Снял фуражку и помахал ею и Боря. Не думал он тогда, что почти никого из провожавших его людей он в своей жизни так больше никогда и не встретит…
Но… произошло именно так.
Из всех этих людей, которым Борис был чем-то обязан, которые так или иначе оставили неизгладимый след в его жизни, он через много-много лет встретит только своего школьного друга Володю Армаша да его уже совсем престарелую мать.
Кучка провожающих скрылась за поворотом, мальчик поплотнее укутался в свою куцую шинель, поднял воротник и, пряча лицо от надоедливых капель дождя, поглубже надвинул на глаза фуражку. Телега въехала на мост через Мокшу, в стороне проплыл Санаксырьский монастырь, а вскоре и Темников виднелся только на горизонте, вырисовываясь на сером, тусклом небе своими многочисленными колокольнями.
