К этому времени гул самолетов утих, и Катя решилась выглянуть на улицу, чтобы посмотреть, где упала бомба, и не пострадали ли ее девочки, к этому времени устроившиеся на ночь в окопе.
Выскочив во двор и увидев, что там никаких разрушений нет, она выглянула на улицу. Картина, которую она увидела, поразила ее.
Весь угол стоявшего напротив деревянного дома исчез, на его месте находилась огромная яма, захватившая и проезжую часть улицы.
Остальная часть дома выглядела как сцена какого-нибудь театра. Стала видна вся внутренняя часть дома, раскиданная и частью поломанная мебель и домашние вещи. Люди, суетившиеся около кого-то, очевидно, убитого или раненого, и даже кошка, беспокойно прыгавшая с печки на пол и обратно.
Катя невольно содрогнулась от ужаса: ведь точно также эта бомба могла попасть и в ее дом, и в ее двор. Ошибись летчик на несколько секунд, и бомба упала бы на 5-10 метров от пострадавшего дома и попала бы в ее дом.
Она бросилась во двор к своему окопу, убедилась, что он не пострадал и ее ребятишки целы. Младшие со слезами на глазах прижались к старшей, старавшейся их успокоить. Увидев маму, все радостно закричали и даже в первое время не обратили внимания на то, что по ее лицу текла струйка крови. Ранку они заметили только утром, когда на ней уже образовалась корочка.
Эла сразу сообразила, что эта корочка – след ранения, и с гордостью говорила своим подружкам: «А нашу маму ранило!»
Между прочим, когда на следующий день Катя открывала окна, то она обнаружила, что ставни того окна, около которого она стояла, впрочем, как и ставни всех других на этой стороне дома, были во многих местах повреждены осколками, правда, большею частью только вонзившихся в толстые дубовые доски. Она поняла, что только благодаря этим ставням осталась жива.
Еще с августа месяца, когда эвакуировался завод, имущество колхоза и большая часть рабочих и служащих, причем, как мы говорили, последние в стихийном порядке, в станице получилось полное безвластие. Не стало ни правления колхоза, ни сельсовета, ни дирекции завода. Закрылись все лавки сельпо, еще раньше в станицу перестали поступать газеты и письма. Люди совершенно не представляли, что происходит в стране и даже в самых ближайших от станицы селениях и городах. Функционировали только амбулатория (больница закрылась) и роддом.
В амбулатории продолжал работать фельдшер Чинченко, который говорил, что он немцев не боится, так как они тоже люди, тоже болеют и ему придется и их лечить, если они придут.
