Глава 4. Наука сходит с ума
То ли сон дивный, то ли быль, то ли небыль…
Ясный погожий день, а скорее — полдень. Местечко, коих во множестве в свое время раскинулось и по Украйне, и по Белой Руси, и в Польше, и в Чехии…
Судя по всему, базар или ярмарка — словно «гоголевская Малороссия» ожила в живописных колоритных картинах. Широкое, щедрое торжище купалось в золотых лучах солнца, переливалось радугой улыбок и искрометного смеха. Бесшабашное веселье и деловитая сосредоточенность дивно сплелись, придавая извечной круговерти «деньги-товар-деньги» необыкновенный шарм, какую-то первозданную чистоту чувств и игру страстей.
Щеголеватые торговцы наперебой нахваливали товар, ряженые и скоморохи от души потешали народ — зарабатывали свой скудный хлеб… да и как иначе — артист был голоден во все времена. В шапки, котомки летели медные монеты, а кто давал круг колбасы, иную снедь…
Не рукоплескали, но от всплесков ладоней порой рябило в глазах — ударяли по рукам — без лишних формальностей одним лишь честным словом крепили удачную сделку; живо подставляли мозолистые огрубевшие длани, сойдясь, наконец, после долгого утомительного торга в цене…
Солнце клонилось к закату. Безудержное колесо мало-помалу сбавляло обороты: довольные селяне подсчитывали выручку, собирались к родимым очагам; коробейники назойливо пытались сбыть остатки товара, то и дело, хватая кого ни попадя за рукава — те отмахивались от них как от назойливых мух, благодушно поругивали и убыстряли, словно боясь опоздать, шаг…
Чудный вечер — предвестник тихой ночи — собирал далеко не праздный люд у корчмы. Торговля — ремесло не из легких, тем паче, коль продавать изделия рук своих и плоды собственных трудов земледельческих.
Вдосталь наговорившись, накричавшись, да и порядком подустав, и покупатели, и торговцы взяли на полтона ниже, а то и вовсе перешли на полушепот; даже хмельной мед и игристое яблочное пиво будто утратили свою силу — ни оживленных громких бесед, ни песен и прибауток…
Ну, а когда раздался чарующий мелодичный перезвон, все вокруг стихло: на майданчике перед корчмой собирал слушателей сказитель — седой слепец с длинными на запорожский манер усами и чубом. Но, что странно, в руках у песенника не бандура или кобза, а древние гусли. И запел он про стародавние времена, и слушали его, не проронив ни слова…
Как у ласкового князя у Владимира
Да во стольном было в городе во Искоростене
Собиралось было пированьеце почестный пир…
