— Где две бабы сговорят, мужчине только удавиться! — зло бросил он, садясь. Затянул до отказа пояс, как будто оберег. Снова откинулся на ложе из ветвей. Приказал:
— Ложись сюда.
Данька, запутавшаяся и обиженная, без слов повиновалась. Ростислав притянул ее к себе, заставил положить голову к себе на грудь… и больше не прикоснулся. В конце концов усталая Данька заснула, а Ростислав долго еще лежал без сна. Мышцы уже затекли, но он все лежал в неудобной позе, не позволяя себе шелохнуться, смиряя свою плоть и вою ярость. И думал, чего же ему хотелось больше: — сжать в объятиях мерно дышавшую рядом женщину или надавать ей затрещин. Пожалуй, больше всего — выскочить из шалаша и разнести что-нибудь вдребезги.
На дне колодца — маленькое солнце:
То спрячется, то снова проблеснет.
Су Дун-по.
— Да быть того не может!
— Вот как есть слышал собственными ушами. Душенька, ну как ты можешь мне не верить! У кого же язык повернется врать, глядя в эти очаровательные глазки?
Так Некрас плавно перешел от одной из своих бесчисленных баек к сказочке совсем другого рода. Собеседница его довольно хихикнула.
Картинка, право, была пасторальная. На веселой лужайке, в тени раскидистой березы, растянулся на изумрудной шелковой мураве Некрас, нежно поглядывающий на сидящую рядом кудрявую, пухленькую и смешливую девушку, как раз в его вкусе.
— А вот что еще расскажу… — разливался соловьем рыжий прохвост. Ух, какой он оказался обаятельный! Кудрявенькая девка, служившая у Сычевых в няньках, слушала, затаив дыхание, время от времени смеясь и мило краснея. Возможно, в голове у нее уже звучали свадебные песни… Во всяком случае, она и думать забыла приглядывать за своей маленькой подопечной.
А Заюшке тем временем наскучило играть на лужайке, и она пошла обследовать окрестности. Целенаправленно углубляясь в заросли, Заюшка углядела впереди что-то любопытное, и ее маленькие ножки ускорили свой шаг, а затем и вовсе побежали вприпрыжку.
— Мама! Мама!
— Заюшка! Доченька моя милая!
Чтобы увидеть дочку, и таилась Милана в лесу, пока Некрас улещивал легкомысленную нянюшку.
— Это скажу тебе, просто ужас, что за князь, — трепался напропалую веселый стремянный. — Самодур из самодуров. Чуть что — сразу с кулаками кидается, — нагло врал Рыжий-Конопатый, как ни странно, почти не кривя душой. — Ваш-то, поди, не таков? Я краем глаза видал, боярин ва-а-жный…
Нянька прыснула.
— Да прям! На руку-то не тише вашего. Только мать на него управу и имеет. Ух и грозная старуха! Глянет — аж мурашки по коже. Как есть сычиха. А знаешь, что творилось, когда ваш князь нашего боярина на поле положил? Страх и жуть! Старая хозяйка орет, хозяин вопит, и оба скамейками кидаются.
