Конь в воздухе перед ним поджал ноги и отдыхал, как известный золотой конь из скифского кургана. Хороший конь тем и отличается, что умеет отдыхать. Мы слишком привыкли к лекарственной медицине; если бы пятая часть средств, идущих на разработку и изготовление лекарств, использовалась для профилактики болезней и в первую очередь для того, чтобы научить людей отдыхать, — не только громадные средства высвободились бы, но и все общество стало бы гораздо более здоровым, спокойным и счастливым, говорит доктор Рональд Маффин из Мичиганского университета. Всего-то нужно двадцать минут утром, двадцать минут вечером. Можно мысленно произносить мантру, можно сосредоточиться на дыхании. Обстановка годится почти любая — важно, чтобы тебя не трогали, — вернее, важно знать, что тебя не тронут: отключить мобильный телефон, закрыть дверь на крючок — пусть, пусть думают, что ты протираешь носовым платком вынутые из-под плитки заплесневевшие доллары или рассматриваешь глянцевые органы порнозвезд, пусть стучат, пусть со скрежетом ковыряют в воздухе дверной ручкой, — главное, чтобы ты знал: они не войдут, не похлопают тебя по плечу и не скажут: «Ой, извини, я не знал, что ты спишь».
Конь Ребе не имел такого удовольствия никогда. В конюшне он стоял не один, соседское копыто, как известно, всегда наготове, но главное — в любой, самый темный час ночи мог раздаться скрип дверей и на фоне дрожащего, дышащего ветром проема мог возникнуть Никита с керосиновой лампой в одной руке и тяжелым комком сбруи в другой.
Только в полете, над морем, где никто не мог тронуть его ни вожжами, ни пяткой, ни копытом, — до Босфора оставалось минут двадцать, и потом еще минут сорок, — конь использовал их вовсю, он отбросил даже цвет, стал опаловым, как нижний слой горных облаков, кончики гривы и хвоста чуть шевелились от ветра. Он видел Босфор, Дарданеллы и Кипр, желтый пустырь с протоптанными тропинками и отмечал без раздражения: «Босфор — через три стадии придется выйти из покоя, Дарданеллы — через две выход из покоя», после Кипра стал выходить, чтобы, когда придется ударить о землю копытами и побежать, не было шока. Он был хороший конь и любил бежать так же, как любил покой, но, когда сквозь полуприкрытые глаза начала увеличиваться земля, он вместе с обрывками ее дыхания бесстрастно почувствовал, как тяжело будет по этой земле бежать.
Ехиэль сразу, как только темное длинное облако вдалеке сгустилось и отвердело, когда уже не могло быть ошибки, вытянул из точки уверенности канат и бросил конец земле, так что земля, схватившись за этот конец, тянула к себе телегу, как ребенок в сумерках тянет вниз воздушного змея: и жалко — хорошо летит, и домой зовут.
