Бегу прямо к домику. Сейчас он напоминает мне избушку Бабы-Яги. Жду, когда Гретель принесет свои спелые чувства и бутылку Гензелю. Не успела я устроиться у входа напротив, она тут как тут. На кого она оставила детей? Один по-прежнему еще очень мал. О детях подумаю потом. Сейчас я наслаждаюсь Гретель, которая, запыхавшись, бежит в цветущую рожь. Сейчас они пьют старый шотландский виски, приготовленный по рецепту леди Макбет. В отличие от всяких дилетантов я хорошо знаю, сколько снотворного нужно насыпать в спиртное, чтобы получился нужный эффект. За ваше здоровье, друзья! Я выжидаю и захожу в домик. Если не умерли, значит, уснули. Да, спят. Чего-то не хватает в этих расслабленных телах… Ну конечно же! Нет ничего красного. Не будем тратить время.
Я вынимаю чистый новый скальпель, стерильный, как моя последняя любовь, и аккуратно перерезаю ему горло от одного конца до другого. Думаю, что ему не так больно, как было больно мне. Голубые глаза открываются с усилием. Руки тянутся к горлу, рот открывается и закрывается. Наверное, он хочет сказать, что сожалеет обо всем случившемся, но его голос покидает место преступления. Ничего, дорогие мои, ничего. Давайте забудем обиды!
Он пытается встать и падает на землю. Теперь моя очередь. Я вырезаю его голубые глаза скальпелем и вытаскиваю их из орбит, помогая себе добрым словцом. Дружеская встреча. Мы трое так близки, что не стесняемся показывать свои органы. Друг другу надо помогать. Теперь красного хватает. Ковер весь промок от крови. Очень интересно. Мне совсем не настолько противно, как тогда, когда они трахались у меня на глазах. Человек привыкает к мерзостям. Жизнь — тоже поганая штука, но никого от нее не тошнит. Общество воняет гнилой плотью, а все стремятся набиться в него. Парадоксы нашего существования. Теплый голос, поющий псалмы, сбежал сквозь щелку. Слышу слабое сопение. Все храпят — теноры, басы, баритоны, живые, мертвые. Справедливость существует для всех. Я кладу два красно-голубых глаза в бокал с виски. Они похожи на грязные кусочки льда. Смотрю на женщину. Она глубоко спит. Глаза шевелятся под веками. Беру себя в руки. Мою ее бокал, наливаю туда чистый виски из другой бутылки и стираю отпечатки пальцев. Мои стираю, ее ставлю. Вытираю скальпель и кладу его в ее опущенную руку. Снимаю с себя ее окроваленный плащ и вешаю его в шкафчик. Вот и все. Дадут ей несколько лет, а потом отпустят воспитывать детей. Осталось сделать еще одно дело. Бегаю по двору. Оставляю много следов на влажной глине. Я надела обувь на два размера меньше. Дети из соседнего двора видят что-то очень странное. Я продираюсь сквозь кусты. В заборе есть две сломанные доски, если протиснуться между ними, то попадешь на другую улицу. Я звоню с уличного автомата и кривлявым голосом объясняю близким убитого, что в домике случилось что-то страшное. Не договорив, бросаю трубку и молюсь, чтобы близкие не подумали, что это шутка. Вхожу в дверь кооператива напротив и жду. Жду долго. Глотнула из своей бутылки, а вот и машина. Надеюсь, что в такси приехал кто-то близкий. Слышу страшный визг. Потом крики и шум. Я поздравляю себя за правильно рассчитанное время. Я — точное время. Приезжают «скорая помощь» и милиция.
