Я беру тарелку и осторожно выхожу в коридор. Когда матери рожают детей, чувствуют ли они, что появилось чудовище? У нее нет матери. Я подхожу к раздевалке для персонала. Ее мать не может видеть, с каким интересом ее творение наблюдает за голыми, израненными человеческими телами, лежащими на цементных плитах. Я захожу в раздевалку и нахожу шкафчик меньшего зла. Он похож на родного брата покойной. Она наблюдала, как их гениталии опадают и сжимаются, он бил человекозверя плеткой и держал его в ошейнике. Я вытираю шприц и вставляю его в одежду санитара-дрессировщика. Он — меньшее зло. Я наметила и его. Человекозверь — мой друг. Санитар держит его на цепи. Через несколько часов начнут мыть коридоры. Вымоют все, даже зло. Хочется спать. Я буду спать спокойно, глубоко. Так спал богатырь, когда отрубил девять голов Змею Горынычу. Спокойной ночи. Утро вечера мудренее. Почему так? Я подумаю об этом, когда стану мудрой.
Это утро похоже на любое другое утро в больнице. В коридорах шумно, слышны обычные подвывания, хныканье и ругань. Я начинаю удивляться, неужели зло невозможно уничтожить. Никому не хочется работать. А зачем? Главное — получить зарплату. После обхода начались шушуканья. Так же переговаривались за моей спиной, когда меня с треском выгнали из комсомола. Так же шептались по городу, когда я бросила школу и убежала с цыганским табором.
Украсть курочку. Накормить медведя. Смотреть в чужие руки — это все равно что считать деньги в чужом кармане. Я буду пить, ты будешь платить, дружище… Буду — ненавижу это слово о каком-то будущем, туманном и неопределенном. События или случаются, или никогда не происходят. Сейчас меня схватят или нет. Имею в виду, что тут не Америка… Сбежать некуда. Тебя всегда найдут. Меня не находят. У меня нет мотива. Мотив есть у меньшего Зла. Все знают, как ненавидели меня сестра и санитар-дрессировщик. Нашли шприц, на иголке — засохшая кровь. Известно, чья она. Я чувствую себя хорошо, но никто не спрашивает меня. Может быть, несчастную бабку устроят в дом престарелых, а может, умрет себе спокойненько.
На два зла меньше. Трудно поверить. Я гуляю по двору. Земля устала от бесконечной зимы, ей захотелось показаться в новом наряде. Люблю маленькие зеленые почки на деревьях. Я называю их подростковыми прыщами. Они не портят лица земли, а наоборот. В них есть что-то чистое, материнское. Я часами разглядываю зеленые почки. Человекозверь спокоен. Он не привязан цепью к клетке, его даже выпускают на прогулку. Скачет возле меня и лижет мне руку. Он знает. Озверевшие тела больше не бросаются на решетки. Их нечеловеческая сила направлена на созерцание пробуждающейся жизни. Деревья зарастают и превращаются в симпатичных растрепанных парней. Как в них не влюбиться!
