Утренняя.
Здесь она засмеялась. Долго смеялась. Потом призналась, что думала о моей бороде… Как в моей бороде запутывается…
В моих волосах запуталась мысль.
Не стоит причесываться.
Так я выгляжу женственной.
— Уси…
— Уйди, Лили! Просто закрой дверь!
— Я только хочу тебе сказать…
— В другой раз. Сейчас я не хочу, чтобы ты что-то говорила.
— Уси, ты плачешь? Это из-за меня ты плачешь?
И тогда бородатая женщина обернулась. В ее глазах светилось что-то особое, темное, пугающее. Что-то от Аллаха, а может, от гнева. Очень часто Божий гнев входит в людей.
— Не уходи. Ты в своем доме. Стой себе, где хочешь. С Богом.
И вышла.
Лили приклеилась к стене, стала такого же цвета, чувствовала себя так же, кто-то царапал ногтем по ее краске, цвет стал выгоревшим и заляпанным, висела паутина…
— Уси!
Ее не было. Нигде. Но она не умерла.
— Уси! Уси!
Лестница была пустой, улица — неестественно опустевшей, обездвиженной, без людей улицы выглядят как парализованные лежачие больные, все двери — закрыты, не двигались трамваи, не было уличных собак. Лишь одна кошка лежала на подоконнике, и все. Кошка играла с мухой. Лежала и играла. Она не была ни лежачей больной, ни стоячей больной.
— У-с-и-и!
«Я сделала что-то плохое. Я думала совсем о другом. Надо поехать к маме. Сейчас. Прямо сейчас. Не могу понять, что происходит, но я уверена, что все встанет на свои места. Все будет хорошо…»
Никто не попросил, чтобы этот день начался снова. И он покатился дальше. День закончился. Солнце закатилось за дома. Это не то же самое, что прекратился дождь. Совсем другое. Само слово такое круглое. Оно катится, набирает силу и перекатывается. Прячется. И поскольку в городах нет горизонта, слова закатываются за дома…
Матвей видел Лили в окно. Он помахал руками. Она стояла на месте, ничего не видела, прохожие спотыкались о нее. Лили всем мешала.
— Пойдем выпьем кофе. Ты плохо выглядишь. Тебе нехорошо?
— Мне хорошо. Я жду Уси.
— Ну… ладно.
— Давай выпьем водки?
— Ты же ждешь Уси?
— Нет.
— Давай выпьем водки.
— У нас?
— Нет. Пошли ко мне в гости.
— Хорошо.
Матвей открыл входную дверь и подождал, пока Лили поднимется по лестнице. Потом закрыл за ней дверь. Он не делал этого с тех пор, как пригласил цыгана-педераста.
— Заходи! Сейчас принесу водку. У меня есть жареный горох. Водка загустела от холода. Я держу ее в морозильнике…
Матвей замолчал, но Лили его не слушала. Она сидела на диванчике, на котором когда-то сидел Павел. И смотрела прямо перед собой.
