– Я могу и повторить.
Я действительно мог.
Она повернулась ко мне, все еще держась за щеку. Но вместо слез я увидел в ее глазах изумление. Она на самом деле не верила, что я способен поднять на нее руку, как последняя сволочь. С быстротой змеи она вскинула руку и закатила мне ответную пощечину – изо всех сил.
Моя голова дернулась от удара, и я почувствовал, как щеки заливаются краской. И вовсе не от боли. Меня обожгло внутренним огнем, который пробудил чудовище, таившееся внутри меня. Член мой рвался вон из штанов. Я страстно желал впиться ей в губы. Мне хотелось крутить и мять соски ее грудей, пока она не закричит от боли.
Я отвернулся от нее. Ноздри мои трепетали. «Вот бы разложить ее прямо тут на столе и трахать», – пронеслось у меня в голове. Никогда еще женщина не била меня по лицу – ну, за исключением тех случаев, когда я сам просил об этом. А в этой была натура, словно бритва, которой я желал бы зарезаться. Она была покруче большинства моих охранников. Характером она выдалась под стать моему собственному. Ох, никогда еще у меня не было такого мощного стояка!
– Еще раз сделаешь так – и увидишь, что получится! – сказала она, направив палец мне в лицо.
Искушение было чудовищным.
– Если ты не хочешь, чтобы я отпи*дил и вые*ал тебя прямо на этом вот столе, то лучше уходи.
У меня начали трястись руки. Мне едва удавалось сдерживать рвавшегося из меня зверя. Кровь бурлила в жилах.
Она повернулась и направилась к двери. Мудрое решение. Но вдруг она замедлила шаги у одной из картин. В кабинете их висело штук двадцать, и все кисти одного и того же художника. Какие-то были уникальны в своем роде, созданные преимущественно из пуговиц.
Она словно забыла о скандале и стала рассматривать полотна. Ее взгляд остановился на одной: выписанные акварелью холмы и убегающие вдаль ряды виноградных лоз. Каждый такой ряд был сделан из пуговиц. Картина была необычной, но красивой и оригинальной.
Она было повернулась в мою сторону, желая что-то спросить о картине, но, увидев выражение моего лица и жажду крови во взгляде, не проронила ни слова. Тогда она прошла в дверь, что, несомненно, спасло ее от жестокого изнасилования.
Я сел на свое место, все еще чувствуя, как мой член пульсирует от напряжения. Если в скором времени мне не удастся оттрахать ее, мелькнула у меня мысль, то придется удовлетворять себя самому, что решительно не смешно. Взглядом я остановился на стоявшей у края стола чаше. Чаша была старинная – много лет тому назад я купил ее на блошином рынке. До самых краев ее наполняли пуговицы. Какие-то были обтянуты блестящей тканью, другие были сделаны из слоновой кости, с продетым через дырочки шнурком. Каждая пуговица была сделана вручную и куплена где-то за рубежом.
