Я понимал, что сестра мертва, но никак не мог с этим смириться. Я тряс ее тело, чтобы она ожила. Приложил ухо к ее груди в надежде услышать биение ее сердца. Ее дыхание. Да хоть какой-нибудь знак, говорящий, что она жива.
Но не услыхал ничего.
Тем временем перестрелка достигла своего апогея. Но мне было все равно. Я моментально забыл обо всем, как только увидел на мостовой мертвое тело моей сестренки.
«Хаммеры» рванули вдоль переулка, унося своего хозяина. Грохот выстрелов все еще отдавался у меня в ушах. На дороге осталось лежать несколько убитых солдат и наших. Быть может, наших было бы меньше, если бы я не растерялся.
Как только пальба прекратилась, Кейн подскочил ко мне. Он опустился на колени и посмотрел на мертвую сестру. Она выглядела так жалко, словно истерзанная, вышедшая в тираж блядища. Кейн тяжело вздохнул, однако на его лице не показалось ни единой слезинки.
Впрочем, я тоже не мог плакать. Таков уж род нашей деятельности. Эмоции тут не к месту. Я перестал понимать, что такое грусть или тоска. Равно как уже не мог понимать радость или счастье. Вот ярость, гнев – это было моё.
И именно это я и ощущал в тот момент.
Брат произнес одно лишь слово. Это было очень ёмкое слово. Его хватало. Чтобы описать всю историю нашей разрушенной семьи. Он произнес: «Боунс[2]».
Боунс поимел нас. Настала пора нам поиметь Боунса.
Он действительно сделал со мной то, что обещал в машине. Я сопротивлялась изо всех сил, но он крепко связал меня по рукам и ногам и засунул свой член максимально глубоко мне в задний проход.
Это было больно.
Но все, что мне оставалось, так это лежать и терпеть.
О, как это было омерзительно!
И гнусно.
Мне хотелось рыдать, но я запретила себе делать это. Уж очень не хотелось доставлять этой сволочи удовольствие. Он определенно не заслуживал моих воплей и слез. Он желал сломить мой дух, так как понимал, что вызов ему уже брошен.
Но я не могла даже пошевелиться.
Он кончил первый раз, но не остановился и продолжил трахать меня снова и снова. Это была ужасная ночь. Мне казалось, что он разорвал мое тело напополам и отымел по самые гланды. Когда он наконец угомонился, я была на грани обморока. Лежать можно было только на животе, так как зад болел нестерпимо. А о том, как теперь ходить в туалет, было даже страшно подумать.
Он вытянулся на постели рядом и зашептал мне на ухо:
– Я буду делать то же самое каждую ночь, пока ты не начнешь умолять меня. И, если честно, я надеюсь, что ты не начнешь.
