— Т! — ободренная, продолжала Евдокия Васильевна и тут же штурмовала новую высоту. — О!
— И вместе?
— КАРТО! — удивляясь самой себе, переходила на шепот та, уставившись на страницу и часто моргая, потом, после некоторого замешательства, вдруг отчаянно выстреливала: — Ш! К! А!
— И что же в результате??? — от возбуждения приподнималась со своего стула бабушка. — Если все это прочитать вместе, Евдокия Васильевна?
— КАР! КАРТ! ОШ! ШК! КАРТОШК! КАРТО! ШКА!
Вдруг потрясенная, впервые за все занятие оторвав взгляд от букваря, она поднимала глаза и выдыхала:
— КАРТОШКА!!!
И через секунду повторяла, как бы не веря:
— КАРТОШКА!!!
И темное ее лицо вдруг озарялось таким невероятным светом счастья, от всего сразу, но главное — от первого прочитанного в долгой и нелегкой жизни слова, что даже нам невольно передавался этот восторг, мы смеялись и аплодировали.
— Людмил Ляксандровна! — отчаянно взмахивая рукой, весело предлагала Евдокия Васильевна. — Давай еще раз почитаем!
А потом все пили чай.
Но самое острое мое любопытство вызывали странницы-богомолки. Это были особые старухи, они не так часто захаживали, но благодаря какой-то их тайной почте знали, что в поселке недалеко от Подольска живет набожная женщина, и сама в Христа верует, и божьих людей привечает. Выслушает, к столу позовет, на ночлег оставит, еще и на дорожку даст рублик-другой.
Ходили они по России-матушке, по пыльным дорогам, сбивая башмаки, по обителям да монастырям, вымаливая у Бога спасение души, с торбой за спиной, где лежала краюха, чистый платок да Святое Писание.
Некоторые останавливались у нас не по одному разу. Придет, бывало, такая, на пороге широко перекрестится да земной поклон отвесит:
— Ну, здравствуй, Людмила Александровна, спаси тебя Господь! Вот добралась до тебя с божьей помощью!
Бабушка тут же ахала, всплескивала руками, бросала все дела, и нас в том числе, кидалась к дорогой гостье, подвигая ей стул, затем бежала к печке, бак с водой нагреть, чтоб та ноги обмыла с дороги, и давай мигом на стол собирать. Угощение хоть и нехитрое, зато от всего сердца.
А богомолка, от еды разомлев, начинала мое самое любимое — истории из далеких странствий, по неведомым местам.
— Тут под городом Ярославлем, у женщины одной, Марьи Егоровны, в прошлом годе дочка померла. В церкви отпели, молитвы над гробом прочитали, все честь по чести. Месяца не прошло, как стала дочь-покойница матери во снах являться. Стоит в рубахе одной, белая — чисто полотно, и причитает: «Ой, мама, больно в груди у меня!» И так кажную ночь! И чего только не делали. И за упокой заказывали, и могилку святой водой окропляли, и к старице божией в Переславль ездили. Ничего не помогает. Как ночь, так является к Марье Егоровне дочка ейная и просит жалобно: «Спаси, мама, больно! Ой, больно мене в груди!» Делать нечего, в Ростов отправились. Там батюшка в храме служит, из старых, он советом мудрым многим людям помог. Послушал он Марью Егоровну, послушал и надолго задумался. Потом встал, подошел к иконе Архистратига Михаила, осенил себя знамением крестным, обернулся и говорит: «Разрывайте могилу!» И вышел вон.
